Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
117 
– Он застрелился? – спросил Паленый с невинным видом.
– Нет. Сожрал капсулу с цианистым калием. Или с какой-нибудь другой дрянью.
– Снайпер… Не тот ли, который уже пытался меня убить?
– Самое интересное в этой истории, что не тот.
Тимошкин раскрыл свою папку.
– Снайперы, мать их, косяками пошли… – бурчал он, отыскивая нужный лист. – Докладываю: пули из его винтовки не соответствуют тем, что были найдены на вашей даче. Эксперты проверили винтовку сразу же, едва закончили работать с трупом. Начальство предположило, что ствол "засвечен" в заказных убийствах, поэтому нажало на экспертов.
– Ну и?..
– Насчет заказных – не знаю. Меня это особо не интересовало. Пусть другие ковыряются в этих делах. Я попросил знакомого эксперта лишь сравнить те пульки, что он настрелял в тире из винтовки самоубийцы, с теми, которые по счастью не попали в вас. Результат – минус нуль. Эта винтовка в вашей истории не замешана.
– Непонятно…
Капитан торжествующе ухмыльнулся и сказал:
– Еще как понятно. Снайперов было двое. Вот и вся тайна.
– Вы все-таки считаете того стрелка, который испортил ваш бюст, снайпером…
– Несомненно, – твердо ответил Тимошкин и снова начал копаться в своей папке, которая смотрелась на белоснежной скатерти как коровий шлепок.
– Почему?
– Здесь все сказано. – Он подал Паленому листок. – Пуля, которую я вынул из головы своего бюста, тождественна той, которую вы мне дали. Вот так-то.
– Значит, главная опасность не ликвидирована, – тихо сказал Паленый, отвечая своим мыслям.
– Что вы сказали?
– А то, что этот снайпер еще придет по мою душу. Как пить дать, придет. Профессионал обязан доводить начатое дело до конца, это вопрос престижа. Ладно, пусть его, что-нибудь да будет… В данной ситуации остается невыясненным лишь один вопрос: с какой стати киллера, который за свою работу берет немалые деньги, послали охотиться за простым опером?
– Вы ведь уже определили, что я чересчур глубоко копнул.
– Ну, это всего лишь мое предположение. Может, на вас имеет зуб кто-нибудь из ваших бывших "клиентов".
– Мои бывшие "клиенты" более привычны к "перу" и кистеню. Шандарахнули бы меня где-нибудь в темном месте по кумполу – и все дела. Но дело в том, что я, как это ни странно, пользуюсь определенным авторитетом среди блатных.
– Они вас что, за пахана держат? – с иронией спросил Паленый.
– Вроде того, – серьезно ответил Тимошкин. – Я никогда не распускаю руки, как некоторые мои коллеги, и действую строго в соответствии с законом. Я государственный человек и всего лишь честно исполняю свой долг. Ничего лишнего. Воры это понимают. Знают они и то, что если я надумал кого-нибудь прижучить, то лучше ему сразу идти сдаваться, чтобы оформить явку с повинной.
– А вы, Емельян Степанович, оказывается, хвастун.
– Я мог бы обидеться, но вас извиняет то, что вы мало меня знаете. Поэтому, поверьте мне на слово.
– Верю, верю, – успокоил капитана Паленый. – Давайте не будем растекаться мыслию по древу, а вернемся к нашим баранам.
– Что касается наших баранов, – с иронией сказал Тимошкин, – то чувствуют себя они хорошо, кормушки у них золотые, хлеба – белые, а вина – заморские. Живут – не тужат.
– Камень в мой огород?
– Что вы, и в мыслях не было…
– Да ладно вам, – жестко сказал Паленый. – Не нужно оправдываться. Сейчас меня меньше всего волнуют ваши бзики по части неравноправия и классовой ненависти. Продолжим разговор по существу.
– Существо у нас существенное, – не удержался, чтобы не съехидничать Тимошкин. – За эти бумаги… – он потряс папкой, – кое-кто дорого заплатил бы.
– И я в том числе, – пристально глядя прямо в глаза Тимошкину, сказал Паленый. – Не так ли?
– Вот что мне в вас нравится, так это проницательность. Иногда мне кажется, что вы можете читать мысли.
– Не кидайте мне леща, уважаемый Емельян Степанович. Свои достоинства и недостатки я знаю. А ваши пытаюсь понять.
– Получается?
– Не совсем.
– Что так?
– Вы сказали, чем я вам нравлюсь. А вот вы мне не нравитесь.
– Почему?
– Тем, что пытаетесь хитрить даже там, где не нужно.
– Что-то я не понял…
– Да поняли вы, любезный Емельян Степанович, еще как поняли. На той дискете, что вы мне дали, есть все, кроме деяний семьи Князевых. Чтобы вы, такой большой правдолюбец и человек, который терпеть не может богатеев, да не нарыли что-нибудь эдакое на меня и Анну Григорьевну – ни в жизнь не поверю.
117 
