Реми Кайлуа проводил свою жизнь среди книг, Филипп Серти – среди больничных коек. У него не было никаких увлечений; в свободное время он сидел на корточках в больничном коридоре, провонявшем карболкой, а по вечерам играл в видеоигры в пивной напротив больницы. Кайлуа получил белый билет. Серти отслужил в пехотных войсках. Первый был женат, второй – холост. Один страстно любил походы в горы. Второй, кажется, и носа не высовывал из своего предместья. Один был шизофреником, притом, вероятно, крайне опасным. Второй, по всеобщему признанию, был «кроток, как ангел».
Приходилось смириться с очевидным: единственной общей чертой этих двоих был их физический облик – узкое нервное лицо, короткая стрижка, высокая стройная фигура. Как утверждал Барн, убийца явно выбирал свои жертвы, руководствуясь их внешним видом.
Ньеман на минуту предположил сексуальный мотив преступления: убийца – гомосексуалист, отвергнутый молодыми людьми данного типа, к которым его неодолимо тянет. Однако комиссар и сам в это не верил; кроме того, патологоанатом категорически исключил такую возможность. Раны и увечья первого трупа свидетельствовали о холодной, бесчувственной, методической жестокости, которая не имела ничего общего с сумасшедшей страстью извращенца. Кроме того, на трупе не было никаких следов сексуальных посягательств. Нет, безумие убийцы носило явно иной характер.
Какой же?
Неизвестно. Но в любом случае это сходство между жертвами и предполагаемое начало «серии» – два убийства в два дня – подтверждали гипотезу о маньяке, готовом в исступленной ярости убивать еще и еще. В пользу этого предположения говорило еще несколько фактов: лед в глазницах первого трупа в качестве указателя, приведшего ко второму, поза эмбриона, вырезанные глаза и, главное, это стремление помещать свои жертвы в необитаемые, театрально-красивые места – в выемку скалы над рекой, в прозрачную тюрьму ледника...
Но все-таки что-то мешало Ньеману принять эту гипотезу. Весь его повседневный опыт сыщика противоречил этому; хотя serial killers, импортированные из Соединенных Штатов, заполонили экраны и литературу, эта жуткая американская традиция все-таки не укоренилась во Франции. За двадцать лет службы Ньеман имел дело с педофилами и обыкновенными насильниками, убивавшими в приступе ярости, с садомазохистами, слишком далеко зашедшими в своих жестоких играх, но никогда – с серийным убийцей в собственном смысле этого слова, который устранял бы людей с холодным расчетом, по списку, не оставляя своих следов. Такие преступления для Франции были абсолютно не типичны. Комиссар не желал тратить время на анализ и статистику этого явления, но факты говорили сами за себя: последними французскими серийными убийцами были Ландрю или доктор Петьо, да и те убивали чисто по-мещански, ради выгоды, ради какого-нибудь жалкого наследства. Ничего общего с кровавыми злодействами безжалостных монстров, взбудоражившими США.
Ньеман снова достал из досье фотографии молодого Серти, а потом Реми Кайлуа и разложил их на лабораторном столе. При этом из картонной папки высыпались снимки первого трупа. Комиссара словно током ударило: сколько же можно сидеть здесь сложа руки! А вдруг в эту самую минуту, пока он разглядывает фотографии, кто-то третий корчится под нечеловеческими пытками? Бритва рассекает веки, и рука в резиновой перчатке вырывает глаза беззащитной жертвы...
Было уже семь часов вечера. На улице темнело. Ньеман встал и погасил неоновые лампы. Он решил вплотную заняться прошлым Филиппа Серти. Может, хоть там найдется что-нибудь путное. Какая-нибудь зацепка. Какой-нибудь знак.
Или хотя бы – другая общая черта двух жертв.
29
Филипп Серти и его мать жили в маленьком домике на самой окраине города, недалеко от пустынного квартала ветхих многоэтажек.
Коричневая четырехскатная крыша, некогда белый, а теперь грязный фасад, темные проемы окон, обрамленные пожелтевшими кружевными занавесочками, – словно рот, расплывшийся в щербатой улыбке. Ньеман знал, что старуха сейчас пишет заявление в жандармерии, и потому в доме не было света. Однако он решил не рисковать зря и позвонил.
Никто не отозвался.
Ньеман обошел вокруг домика. Пронзительно завывал ветер, ледяной предвестник зимы. Слева к дому приткнулся небольшой гаражик. Комиссар заглянул внутрь: там стояла грязная белая «Лада» не первой молодости. Он пошел дальше. За домом находился «сад» – несколько метров газона.