– Убивать мы вас не будем, – сказал Пушкин. – А вот что касаемо Сибири – боюсь, придется вам пропутешествовать в эти гостеприимные края на казенный счет… Нынче же.
Он видел – глаза привыкли к полумраку, – что немца буквально-таки передернуло судорогой от безмерного удивления:
– Что вы сказали? Да вы кто?
Не было надобности вести с ним хитрые словесные поединки. И Пушкин сказал, не в силах скрыть злорадство:
– Вы, господин Штауэр, в солидных годах, на солидной должности, не из-за рубежей к нам прибыли, а рождены в Российской империи, подданным коей являетесь. А потому не говорите, будто вам не известно смиренное казенное заведение под названием Третье отделение… Есть у нас, уж не посетуйте, дурная привычка законопачивать навечно в Сибирь людишек вроде вас. – Он сделал хорошо рассчитанную паузу, сделавшую бы честь трагическому актеру. – А впрочем, учитывая суть вашего злодеяния, ждет вас не Сибирь, где все же порой солнечно, ландшафты красивы и жизнь сытна… ждет вас, душа моя, Петропавловская крепость и положение безымянного узника наподобие французской Железной Маски…
– Но помилуйте… За что?
– Вы, сударь, по Министерству финансов изволили служить? – Он особо подчеркнул голосом прошедшее время. – Следовательно, обучены считать… Нас здесь трое, значит, глаз у нас шесть. Шесть глаз видели пакет с бумагами, принесенный вами в тот домик… Излишне говорить, что мне известно содержимое оного. Планы Сарского Села, сиречь места жительства российских самодержцев, что предполагает злоумышление на священную особу либо соучастие в таковом…
Красовский вмешался, сказав с непринужденной лютостью:
– Да нет, пожалуй что, злоумышление на высочайшую особу – это даже не Петропавловка, а, свободно может оказаться, расстреляние с барабанным боем… Уяснил, мозгляк? Да как у тебя рука повернулась такие бумаги хапать… Не знал параграфов?
– Господа! Господа! Какие параграфы? В уложениях Российской империи ни строчки…
– Глуп – слов нет… – пренебрежительно, в полный голос сказал Крестовский Пушкину так, словно немца тут не существовало вовсе. – Кто ж такие вещи выносит в официальное уложение? Параграфы о злоумышлении на императорскую особу по секретной части проходят, чтоб карбонарии вроде тебя вернее попадались… В Российской империи обитаешь аль где? Порядков не знаешь? Ты в своем министерстве и слышать не мог о секретных параграфах, охраняющих императорскую фамилию… – Он махнул рукой и продолжал с нескрываемой скукой: – Что с ним лясы точить, господин полковник? Дозвольте, вызову свистком карету – и повезем голубчика в Петропавловку. Не торчать же с ним ночью черт-те где…
– Подождите, – сказал Пушкин, моментально уловивший смысл игры. – Чует мое сердце, что это на заговорщик, а переносчик бумаг, курьер… Может ведь и так оказаться?
– Именно! – горячо воскликнул немец. – Ваше высокоблагородие… Моя роль тут десятая, я и подозревать не мог…
Придвинувшись к нему вплотную, Пушкин сказал ледяным тоном:
– Прикажете верить вашим словам без всяких доказательств? Любезный, мы тут не два года по третьему… Люди в годах и умудрены служебным опытом. Либо вы нам выложите все как на духу и тем избежите помещения на казенные харчи до скончания вашей бессмысленной жизни, либо участи вашей сибирские каторжники позавидуют… Выбор за вами, не смею принуждать.
– И за откровенность последует прощение?
– Слово дворянина, – сказал Пушкин.
– Бога ради, я готов… – И тут же немец словно бы осекся, убитым тоном протянул: – Но, господа, вы все равно не поверите, хотя я готов поклясться всем святым, что именно так и происходило…
Пушкин навострил уши при этих словах. И сказал обнадеживающе:
– Ваше дело – рассказать всю правду, а уж мы сумеем ее отличить от лжи, ручаюсь… Ну?
– Вы не поверите… – сказал Штауэр безнадежно. – Я бы на вашем месте тоже не поверил… Это не человек, а черт, не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле, руку даю на отсечение…
– Тот, кто потребовал у вас раздобыть бумаги? – наугад спросил Пушкин.
– Он самый…
– Я выразился достаточно ясно, – сказал Пушкин. – Ваше дело – выложить всю правду, а уж мое – оценить сказанное… Не затягивайте, а то этот господин и в самом деле свистнет кучеру, и ничего уже нельзя будет исправить. Дверь перед вами, и вы в нее можете выйти свободным…
– А можно и в Петропавловку, – любезно, как сговорчивый извозчик, предложил Крестовский, зажав трубочку в кулаке чубуком наружу, так что в полумраке вполне могла сойти и за свисток. – Не тяните кота за хвост, сударь, терпение наше на исходе…