Последние отзывы

  118  

– Я и не собираюсь, – сказал Бестужев.

– Вот и прекрасно. Есть еще разговор, не столь приятный, быть может, но что поделать… Знаете, Алексей Воинович, когда вы проходили испытания, не числясь даже в кандидатском списке, некоторые были против вашей кандидатуры. Не стану называть имен, ни к чему. Но о мотивах упомянуть стоит. Так вот, вас, простите, подозревали в излишней романтичности. Ну как же, выпущенный в гвардейскую кавалерию способный офицер вдруг начинает требовать перевода на маньчжурский театр военных действий, соглашаясь на явное понижение, на службу в отнюдь не престижном Приморском драгунском полку. Впоследствии, вернувшись с тремя орденами, неожиданно отказывается от гвардейской карьеры и подает прошение о переводе в Корпус жандармов. Кое-кто вас, повторяю, подозревал в романтических побуждениях, каковые несовместимы с серьезной службой. Что до меня, я потому и спорил с этими господами, потому и настоял на своем, что помнил нехитрую истину: за романтику у нас порой безосновательно принимают склад характера. Таков уж у вас склад характера, он вас сюда и привел… К чему это я? К тому, что я вас ценю и уважаю, вижу всю серьезность ваших устремлений… однако вынужден, простите, железной рукой выкорчевать у вас остатки романтических представлений о нашей службе… Что все-таки имеет место быть, не отрицайте.

– Александр Васильевич, – сказал Бестужев осторожно. – Вы ведь меня к чему-то подводите, а? Давайте уж без дипломатии…

– Неплох ученичок, неплох… – Герасимов придвинул легкий стул и уселся совсем близко к Бестужеву. В круге света от лампы с зеленым абажуром его массивное лицо с тяжелыми веками было совсем близко, умные глаза с татарским прищуром смотрели грустно. – Каюсь, подвожу… Мы не романтики, Алексей Воинович, мы являем собою даже не сатрапов, а причудливую смесь политиков с золотарями… И сколько в этой пропорции от политика, а сколько от золотаря, вычислить сплошь и рядом невозможно… Так вот. Запомните, что я скажу, как «Отче наш» или розыскную инструкцию. В отчете, направленном государю, не было ни словечка о приснопамятном майоре Хаддоке и его роли в событиях. Английский пароход, зафрахтованный для перевозки оружия, точно был. И злодейское покушение бомбистов на императора Франца-Иосифа было. И все остальное было… вот только без малейшего следа британского майора. Эсеры сами все это придумали в лютой злокозненности своей, сами претворяли в жизнь. А майора никакого не было. Приснился вам майор. Я приказываю вам так считать, понимаете? Боже вас упаси хоть единому человеку заикнуться, что майор б ы л…

– Но позвольте…

– Милый мой Алексей Воинович, – глухо сказал Герасимов, глядя ему в глаза. – Запомните накрепко: политики и золотари. Главным образом золотари… Я не хуже вас помню все кривды и пакости, учиненные нам Англией за последние двести лет. Если бы все зависело от меня, я с превеликим удовольствием закатал бы этого майоришку в какой-нибудь Нерчинск, чтобы побегал с тачечкой, и не его одного. Однако… В самом скором времени состоится высочайший визит. К нам прибудет его величество Эдуард Седьмой, король английский и император индийский, родственник нашего обожаемого монарха. Политика, Алексей Воинович, совершила очередной прихотливый зигзаг. Намечено тесное сближение Российской империи и Великой Британии. Такова воля монарха, коему мы все присягали на верность. Как же в этакой ситуации представлять государю отчет, где подробно описаны английские козни, направленные на столь подлую и грандиозную провокацию? Никак невозможно…

– Но ведь это означает, что мы скрываем что-то от государя?

– Ничего подобного, – медленно покачал головой полковник. – Мы просто не стали доводить до его величества то, что ему в данных условиях было бы крайне неприятно читать. Вот и все. Политика-с… Вы должны освоить эту науку.

– Что же, все было напрасно? – сумрачно спросил Бестужев.

– Вот уж нет, голубчик мой… – усмехнулись хитрые татарские глаза. – Мы все-таки тайная полиция, а потому ничего не вправе забывать. Голову могу прозакладывать, что к вашему чертову майору еще явится когда-нибудь некий приличный господин, отыщет его среди британских туманов и обязательно напомнит о некоем документе, собственноручно написанном майором в старинном граде Кайзербурге. Но это уже другая история. И не нашего ума дело. Наша задача сейчас иная – забыть, что клятый майор вообще существовал на свете… Знаете, у Конфуция мне попалась как-то примечательная фраза: «Даже страж у ворот может иметь свое мнение… но кого интересует мнение стража у ворот?» Это ведь о нас, милый мой Алексей Воинович, мы с вами и есть не более чем стражи у ворот, цепные псы самодержавия… а ведь неплохую формулировочку придумали господа революционеры, лично я не вижу в ней ничего обидного, а тем паче унизительного. Ну что будет с богатым хозяйством без толкового цепного пса? Вмиг растаскают… – вздохнул он. – Я могу на вас полагаться? Теперь, когда вы знаете мои мотивы?

Бестужев молчал. Сейчас, в знакомом кабинете, где за окном задувал осенний петербургский ветерок, сном казалось вообще все происшедшее: и старинные здания Лёвенбурга, и самая красивая, самая опасная в его жизни женщина, которую ему предстояло вспоминать всю оставшуюся жизнь, и тягостные поиски разгадок, и змеиный взгляд короля террора. Что-то бесповоротно сломалось в его душе. Быть может, это и называется – взрослеть?

– Вы можете быть во мне совершенно уверены, господин полковник, – сказал он решительно и тихо. – Слово офицера.

И все, что теперь было не более чем тягостным сном, с этими словами отодвинулось в невозвратную даль.

Красноярск, 2001

  118