65 
…Как долго тянется время поединка! Я не устал, нет. Боль? Так ведь и Двенадцатому не сладко – несколько раз я прикладывал ему от всей души.
Он дерется как черт. Временами я тихо рычу от азарта и стараюсь отвечать на каждый удар. По-моему, вихревый темп, который мы взяли с самого начала кумитэ, наконец разогрел Ерша до точки кипения.
Он пытается найти мои уязвимые места, приблизиться – ведь у меня руки подлинней, – а я расстреливаю его с дальней дистанции, мужественно укрощая желание повторить глупость Тридцатого.
Я не испытываю к "кукле" злобы, мне не нужна смерть на этом татами. Я так часто убивал, что иногда самому хочется сбежать в мир теней, чтобы больше никогда не видеть мазков вечного мрака, положенных моей рукой на лица врагов. Врагов ли? Лучше об этом не думать…
Кажется, Двенадцатый понимает, что мне нужна победа, но не любой, тем более страшной ценой.
Он смотрит мне в глаза тем долгим, немигающим взглядом, над которым я бился лет пять, и полыхающий в его взоре хищный огонь дикаря, сражающегося за свою жизнь, постепенно уступает место острой сосредоточенности и даже недоуменного любопытства. Двенадцатый не знает усталости, как и я; и похоже, для него мое внутреннее состояние является загадкой.
Он пробует меня, пытаясь сбить дыхалку. Да, что-что, а по точкам бить он дока. Если бы не наш якудза, преподавший мне эту древнюю науку, лежать мне на татами полудохлым крабом, слабо шевелящим лапками.
Все. Все! Гонг. Ничья. Явление редкое, для курсантов нежелательное и даже постыдное (не говоря уже о поражении).
А мне плевать! По крайней мере – сегодня. Увы, я еще не готов довести наш с Двенадцатым спор до победного финала. Это великий мастер.
Я встречаюсь взглядом с тренером. Его лицо уже приобрело свой естественный цвет; мне кажется, что он кривит губы в улыбке.
Я его понимаю: да, трижды да!
Я буду тренироваться и днем, и ночью, до изнеможения, до умопомрачения, до… какая разница до чего! Главное, уложить его на татами. Не на всю оставшуюся жизнь, нет. Уж не знаю, что он там сделал, но быть палачом такого мастера я не хочу.
Победить – другое дело. Это почетно. И поможет снять с души камень – к сожалению, я самолюбив до крайности.
Наверное, как и наш сэнсэй-якудза, для которого видеть, что творит Двенадцатый с его учениками, было выше всех душевных сил.
Я буду готов, Ерш, обязательно буду!
Конечно, нам придется еще не раз драться в спарринге, и, может, ты мне натрешь холку по первое число, но придет время, придет… Жди!
Киллер
Во мне что-то сломалось, какая-то становая жила, удерживавшая до сих пор тело и душу в состоянии напряженного ожидания без особого ущерба для физической кондиции и умственных способностей. Несколько дней я не выходил из своей камеры на тюремный двор-спортплощадку, валялся на кровати, бездумно уставившись в потолок.
Охранники, в обязанности которых входило сопровождение "кукол" на тренировки, не решались применить ко мне силу; потоптавшись на пороге камеры, они безмолвно удалялись. Похоже, я стал в спецзоне знаменитостью…
А вот этого я не ожидал. Не то слово – даже думать не мог. В мою камеру пожаловал сам Вилен Максимович.
Он сел на стул и пытливо посмотрел мне в глаза. Я выдержал его черные молнии не мигая и совершенно бесстрастно.
– Так вот вы какой, Двенадцатый… Как жаль, что вы не в числе наших воспитанников…
Я промолчал. Его слова пробивались в мой мозг словно через слой ваты.
Начальник спецзоны понимающе кивнул и продолжил: – Мне ваше нынешнее состояние знакомо. Еще как знакомо…
Он на мгновение задумался – и сразу постарел лет на десять.
Только теперь мне бросились в глаза и его седые виски, и обожженная левая рука, и узкая беловатая полоска шрама на шее, похоже, от бритвы или очень острого ножа.
– Я затребовал копию вашего дела. – Вилен Максимович мгновенно посуровел, и на меня опять смотрел уверенный в себе, жесткий и непреклонный человек. – Будь вы специалист нашего профиля, вам уже не хватило бы места на груди для всех наград. Жаль…
– Зачем?
Он понял недосказанное.
– Если я скажу, что вы мне интересны, то не погрешу против истины. Да, в вас есть что-то… но будем честны: в данный момент вы всего лишь смертник, убийца, живой мешок для тренировок курсантов – увы, увы! – каких здесь бывало-перебывало предостаточно. Ничего из ряда вон выходящего, за исключением вашего невероятного, если судить по реакции тренера спецзоны, таланта махать кулаками.
65 
