– Разве что так. Пойдемте…
Был уже вечер. Доктор провел меня к угрюмому дому и скрылся в мрачных сенях, а когда я вошел за ним, разнеслось каменное эхо, словно мы оказались в нефе костела. Хозяин легко находил дорогу в темноте; он даже не предупредил меня перед ступенькой лестницы. Я споткнулся и, мысленно проклиная его, начал подниматься наверх.
Мы вошли в комнату с единственным завешенным окном. Форма этого помещения и прежде всего необычно высокий сводчатый потолок заставляли подумать скорее о башне, чем о жилом доме. Помещение загромождала тяжелая черная мебель, покрытая потускневшей от старости политурой, стулья с неудобными спинками были изукрашены замысловатой резьбой, на стенах висели овальные миниатюры, в углу стояли часы – настоящая крепость с циферблатом из полированной меди и маятником размером с эллинский щит.
В комнате было довольно темно – электрические лампочки, скрытые внутри сложной лампы с запыленным абажуром, кое-как освещали квадратный стол. Мрачные стены с грязно-рыжей обивкой поглощали свет, и все углы казались черными. Диагор остановился у стола, держа руки в карманах фартука; казалось, мы чего-то ждем. Я поставил чемоданчик на пол, и в этот момент большие часы начали бить. Чистыми сильными ударами они пробили восемь, потом в них что-то захрипело, и вдруг послышался бодрый старческий голос:
– Диагор! Ты бандит! Где ты? Как ты смеешь так со мной поступать! Отвечай! Слышишь? Ради бога! Диагор… все имеет свои границы!
В словах дрожали одновременно ярость и отчаяние, но не это удивило меня больше всего. Я узнал голос: он принадлежал профессору Коркорану.
– Если ты не отзовешься… – падали слова угрозы.
Но тут снова захрипел часовой механизм, и все смолкло.
– Что это?.. – воскликнул я. – Вы вставили граммофон в этот почтенный ящик? И не жаль вам времени на такие игрушки?
Я сказал это намеренно, мне хотелось его задеть. Но Диагор, словно не слыша, потянул за шнурок, и снова тот же хриплый голос наполнил комнату:
– Диагор, ты пожалеешь об этом… Можешь быть уверен! Все, что ты испытал, не оправдывает оскорбления, которое ты мне нанес! Думаешь, я унижусь до просьб?..
– Ты уже сделал это, – нехотя бросил Диагор.
– Лжешь! Ты негодяй, трижды негодяй, трижды негодяй, недостойный звания ученого! Мир когда-нибудь узнает о твоей…
Зубчатые колесики несколько раз повернулись, и опять стало тихо.
– Граммофон? – с понятной только ему язвительностью сказал Диагор. – Граммофон, а?.. Нет, милейший. В часах находится профессор Коркоран, in persona[6], точнее говоря, in spirito suo[7]. Я увековечил его из каприза, но что в этом плохого?
– Как это понимать? – пробормотал я.
Толстяк задумался, стоит ли мне отвечать.
– Буквально, – произнес он наконец, – я скомпоновал все черты его индивидуальности… встроил ее в соответствующую систему, с помощью электроники создал миниатюрную душу, так появился точный портрет этой знаменитой персоны… помещенный здесь, в часах.
– Вы утверждаете, что это не только записанный голос?
Он пожал плечами.
– Попробуйте сами. С ним можно поболтать, хотя он и не в лучшем расположении духа, что, впрочем, в таких обстоятельствах вполне объяснимо… Хотите с ним поговорить? – Он показал мне на шнурок. – Прошу…
– Нет, – ответил я.
Что же это? Психоз? Странная, чудовищная шутка? Месть?
– Но настоящий Коркоран сейчас в своей лаборатории, в Европе… – неуверенно сказал я.
– Конечно. Это только его духовный портрет. Но портрет абсолютно точный – ничем не отличающийся от оригинала…
– Зачем вы это сделали?
– Понадобилось. Когда-то мне нужно было смоделировать человеческий мозг; это было подступом к другой, более сложной проблеме. Чей именно, не имело значения. Коркорана я выбрал потому… Ну, я не знаю, просто мне так захотелось. Он сам создал столько мыслящих ящиков – я подумал, что было бы забавно закрыть его в один из них, особенно в роли часов с боем.
– А он знает? – спросил я быстро, когда Диагор уже собирался повернуться к двери.
– Да, – ответил доктор равнодушно. – Я даже дал ему возможность побеседовать… с самим собой – по телефону, разумеется. Но хватит об этом, я не собирался хвастать перед вами, просто совпадение, что било как раз восемь, когда вы пришли.
Не разобравшись в своих чувствах, я поспешил за Диагором в коридор, вдоль стен которого, затянутые паутиной и мраком, высились какие-то металлические остовы, напоминающие скелеты доисторических пресмыкающихся, или, вернее, их ископаемые останки. Коридор кончился дверью, за ней было совершенно темно. Я услышал щелчок выключателя. Мы стояли на площадке крутой каменной лестницы. Диагор пошел первый, его расплющенная тень по-утиному переваливалась по стене, сложенной из каменных глыб. Остановившись у металлической двери, он открыл ее ключом. В лицо ударил застоявшийся нагретый воздух. Вспыхнул свет. Мы не были, как я ожидал, в лаборатории. Если это длинное с проходом посредине помещение что-нибудь и напоминало, то, пожалуй, зверинец бродячего цирка. По обе стороны стояли клетки. Я шел за Диагором, который в своем фартуке с перекрещивающимися на спине лямками, в пропотевшей рубашке походил на сторожа зверинца.