64 
— Господа! — жизнерадостно и весело возгласил Иван Матвеич, притопывая и приплясывая на крыше возка. — Я бы вам рекомендовал разойтись по кибиткам. Поскольку я намерен поторопить нашего любезного Ефима Егорыча поскорее тронуться в путь. Мне, знаете ли, не менее, чем вам, надоели эти снежные пустыни, хочется побыстрее вернуться к цивилизации… Мы еще побеседуем самым дружеским образом, и вы убедитесь, что я вам никакой не враг, наоборот…
Он ухарски присвистнул и, с нечеловеческой легкостью перепрыгивая с возка на возок, понесся в голову обоза — там стояли Мохов с Саипом и несколько ямщиков, сбившихся тесной кучкой. Лошади вскидывали головы, храпели.
— Ну, что скажет на сей счет наука? — вымученно улыбаясь, поинтересовался Самолетов.
— Наука, Николай Флегонтович, пока что перед этим бессильна, — печально ответил профессор фон Вейде.
— Наука умеет много гитик… — протянул Самолетов и вдруг взорвался: — Какого ж черта? Уйму умных книг печатаете, словесами швыряетесь на ваших сборищах, плешь продолбили: могучая поступь прогресса и знания, конец невежеству и суевериям, материализм… Мир наш ясен и прост, говорите? Все поддается рациональному научному объяснению, говорите? Ну вот извольте мне это объяснить, будучи семи пядей во лбу!
Профессор смотрел под ноги. Отец Прокопий подошел к Самолетову, положил ему руку на плечо и задушевно сказал:
— Николай Флегонтыч, уймись, не срывай зло на непричастном человеке…
— Ну, а делать-то что? — форменным образом взревел Самолетов.
— А ничего тут не сделаешь, чадушко, — грустно ответил священник. — Одна надежда на христианское смирение да Божье милосердие…
Самолетов что-то строптиво ответил, но поручик уже не слушал — он направился к своему возку. «Так оно отныне и будет, — думал он зло, — разбредемся по своим кибиткам, как мыши по норкам, будем сидеть тихонечко и смирно, надеясь, что все как-нибудь обойдется и до Челябинска доберемся невредимыми — а там, Бог даст, тварь эта, самозваный Иван Матвеич куда-нибудь улетучится… Будем сидеть, презирая себя… но ведь нет другого выхода…»
Он залез в возок, яростно стукнув дверцей, плюхнулся на сундук и, отводя глаза, сказал:
— Лиза… Дай водки.
Лиза, не произнеся ни слова, приподняла крышку погребца. Донышко бутылки глухо стукнуло о чемодан.
— К черту Стопку. Там стакан был…
Столь же беспрекословно она убрала стопку и поставила рядом с полуштофом серебряный стакан, подаренный поручику тестем. Горлышко звякнуло о край стакана, немного пролилось на покрывавшую чемодан холстинку. Рывком поднеся стакан ко рту, поручик одним махом проглотил горькую водку, покривился, замотал головой. Прикрыв глаза, откинулся на стенку и стал ждать результата. Результат оказался унылым: не забрало… Словно воды хватил.
— Что там за крики были? — тихонько спросила Лиза. — Снова…
— В том числе… — сказал поручик, открывая глаза. — В том числе… Он объявился. В совершенно человеческом виде, даже называется Иваном Матвеичем, скотина… Он, видите ли, желает с нами путешествовать до Челябинска… И сталь почему-то на него не действует, хотя должна бы…
— Его можно убить, — сказала Лиза.
Поручик встрепенулся, поднял голову. Лиза смотрела на него грустно и серьезно, красивая, как никогда.
— Откуда ты взяла?
— Я и сама не знаю. Во сне как-то… чувствовалось.
— Ты же говорила, снилась только степь…
— Ну да, степь и конь. Но там еще было много разных мыслей… Или не мыслей… Не знаю, как объяснить… Такое чувство, что я с ним уже встречалась…
— Ты — с ним? Быть не может, — убежденно сказал поручик. — Этого просто не может быть. Братовья эту штуку раскопали совсем недавно, прошлой осенью, она была наглухо запечатана и раньше ты ничего подобного…
— Я знаю, — сказала Лиза. — И все равно, такое чувство…
— Очередное наваждение, — сказал поручик. — Не знаю, как это у него получается и зачем, но это очередное…
Дверца возка распахнулась настежь. От неожиданности поручик схватился за эфес стоявшей тут же сабли, как будто это могло чем-то помочь, но тут же убрал руку, увидев Самолетова.
— Чему обязан такой бесцеремонностью? — спросил он сердито.
— Ай! — махнул рукой купец. — Не дамская спальня, в конце-то концов… Пойдемте, Аркадий Петрович, авось поможете…
— Что там?
— Да так… — досадливо морщась, сказал Самолетов. — Японец наш чудить начал еще почище Четыркина. Самоубиться, похоже, вздумал… Та еще картинка.
64 
