60 
— Все права, которые ты мог бы иметь, потеряны по твоей собственной воле. Если хочешь иметь наследника, то, ради Бога, никто не запрещает…
— Какую жизнь ты можешь предложить ему? Что ты можешь дать Элинор? Наш ребенок должен расти в Греттингли, там ему место.
— А Элинор? Может быть, стоит послушать, что она скажет по этому поводу?
— Конечно, она будет рядом с ребенком, — раздраженно отозвался лорд Стейнбридж. — Ради Бога, Ники, уж не хочешь ли ты оставить ее здесь одну?
— Ну зачем же? Может быть, я сам останусь с ней на Лористон-стрит, — спокойно произнес Николас. — Или мне тоже разрешено поселиться в Греттингли?
Наступило короткое молчание.
— Тебе отлично известно, — наконец сказал граф, — что пройдет немного времени, и ты снова возобновишь свои путешествия. На этот аргумент у тебя вряд ли есть возражения.
— Я и не знал, что мне запрещено пустить корни, если я захочу.
— Ты хочешь остаться? — В голосе Стейнбриджа послышалось замешательство.
— Почему бы нет? — небрежно ответил Николас, и Элинор поймала себя на том, что ненавидит, когда он так говорит. — Кроме всего прочего, очень даже возможно, что это мой ребенок. Я вовсе не хочу, чтобы ты воспитывал его.
Это было сказано без злости, но последовавшее молчание говорило само за себя.
— Не верю, Ники. — Голос графа был полон боли.
— Кит, мы с тобой совершенно разные люди, — устало заметил Николас. — Я не хочу, чтобы мой ребенок воспитывался в смирительной рубашке, сходной с той, что используешь ты, пытаясь отгородиться от всего мира.
— Не смей так говорить!
Напряжение стало невыносимым, похоже, Николас тоже дошел до точки кипения.
— Полегче! Я защищаю свои права, и если захочу остаться…
— Я запрещаю это!
— Пошел к черту!
Дрожа, Элинор отступила на несколько шагов. Она не могла поверить, что всегда невозмутимый Николас в конце концов потерял терпение.
Затем раздался полный страсти и боли голос лорда Стейнбриджа:
— Ты не в состоянии воспитать ребенка, слишком много времени уделяя сомнительным заведениям и посещая их с завидной регулярностью.
У Элинор перехватило дыхание. Он знал. А может, все знали?
— Пусть так, — согласился Николас без видимого беспокойства. — Отцовство пробудит во мне иные интересы. А что касается твоих слов, не лезь в это, Кит, не советую.
Лорд Стейнбридж сделал попытку перехватить инициативу:
— И как же ты собираешься осуществить свое отцовство? Я не знаю, где ты найдешь деньги на жизнь, где ты их находишь сейчас. Карты, наверное?
— Весьма прибыльный бизнес. Но я в нем не нуждаюсь.
— Ах вот как! Предупреждаю тебя, в случае несогласия я снова прибегну к знакомому оружию.
— Что? — На секунду Николас опешил и тут же рассмеялся:
— О, очевидно, то же самое, что ты сделал, когда приказал мне жениться на Элинор. Я был вынужден согласиться на твой обман. Неужели ты вправду оставишь меня без единого пенни?
— Прости. Я хочу Элинор и ребенка.
— Почему тогда ты не женился на ней? Уверен, она бы предпочла тебя… в свое время.
— Ты же знаешь, что я не могу жениться. Проклятие! Что ты делаешь? Ты не хочешь ее, обращаешься с ней отвратительно. Откажись от нее, Ники, и она будет счастлива со мной.
— Ты действительно так думаешь? — усмехнулся Николас. — Может быть, ты забыл, что было раньше… Неужели мне нужно объяснять, что у нее нет оснований чувствовать к тебе сердечную привязанность? Кроме того, она слишком хороша для тебя, Кит. К твоей досаде, я остаюсь. Если ты возьмешься за ум и проявишь гостеприимство, тогда, возможно, я уступлю тебе все права на эту женщину и ее ребенка.
Элинор до боли сжала кулаки, пытаясь сдержаться. Ярость душила ее. Будь у нее побольше сил, она убила бы их обоих.
Чувствуя себя совершенно разбитой, она отступила назад к лестнице и стала подниматься наверх, а затем, войдя в свою комнату, рухнула на постель. Оказывается, она была для него мелким товаром, новой игрушкой, которая может вскоре наскучить ему. Элинор решила, что никогда не будет жить со своим бедным ребенком в доме лорда Стейнбриджа. Уж как-нибудь она отстоит свою независимость.
Итак, ее муж наконец показал свое истинное лицо. Коварный обманщик, обаятельный наглец! Ей не раз приходилось видеть, как он пытается манипулировать другими, так почему же в его представлении быть исключением?
Что ж, когда-нибудь этому придет конец. Пусть себе таскается по борделям или отправляется к своей француженке — она, Элинор, сумеет сохранить внешние приличия, но ничто на свете не заставит ее поверить в его фальшивое внимание. Более того, если Николас вздумает играть ее жизнью или жизнью ребенка, она будет сопротивляться до конца.
60 
