– Хреново насчет отпечатков. Наличие отсутствия.
– Значит, у тебя в какой-нибудь сводочке все уже отражено?
– А ты думал? У нас не Россия, у нас этакое событие тянет на немедленный доклад по всем инстанциям…
– Рыгор, век за тебя буду бога молить…
– Так я и поверил, – сказал Басенок. – Так бы я тебе, акула капитализма, и поверил… не наведи я о вас справочки. Тут ты прав. То есть не врешь.
Насчет денежек и развития производства.
– Так тогда…
– Тайну следствия нарушить ради тебя прикажешь? – Он выдержал паузу. – Ладно. Благо следствие вовсе не мы ведем. Но если хоть одной живой душе…
– Обижаешь.
– Рванула стандартная осколочная «эргэдэшка»…
– Я и сам примерно так прикидывал, – кивнул Данил.
– А то, что там нашли еще пять, ты прикидывал? То-то. И два «Калашникова», из тех, что – АКСУ. И как венец всему – винтовочка.
Холодильник хороший, финский… Хорошая винтовочка, снайперская.
Бельгийская. ФН тридцать-одиннадцать. Имел дело?
– Нет.
– Хорошая винтовка. Оптика, эргономичный прикладик, на шестьсот метров лупит – залюбуешься, да и на восемьсот сподручна. Что скажешь?
– Взрыватели были ввинчены?
– Нет.
– Совсем интересно, – сказал Данил. – А в той, что рванула, стало быть, оказался ввинчен… Идиотский набор. Селедка с вареньем. Я не Винни-Пух, белый и пушистый, но у меня здесь просто нет задач, которые следовало бы решать оружием.
– Скажи спасибо.
– Спасибо.
– Да не за то, что протрепался тебе, а за то, что я – умный, – усмехнулся Басенок. – Я ж говорю, собрал справочки… Иначе хрен бы ты у меня получил, а не информацию, да и не прошел бы ты дальше сержанта на входе… Короче, что нужно?
– Ничего, – сказал Данил.
– Слушай, я понимаю, что вы у себя в России привыкли творить дела по-другому, но у нас государство, знаешь ли, правовое. И расследовать такие дела должны не заезжие инвесторы, а соответствующие службы.
– Ты же говорил, дело в ГБ.
– У нас тоже тяжелые отдельчики имеются…
– Верь не верь, но у меня пока что попросту нет зацепок, – сказал Данил. – Ни малейших. Ни черта я еще не знаю. И не понимаю ни черта.
…Он покинул помпезное здание, пребывая, в общем, в хорошем настроении.
Басенок даже пригласил его на дачу в ближайшие выходные, но оптимизма, конечно, добавляло не это приглашение, а то, что «органы», можно уверенно сказать, настроены вполне благожелательно: иначе генерал держался бы с ним совершенно по-другому, какая, к черту, былая служба «в одним и тем полке»…
И не вспомнил бы о такой ерунде, имей он что-то против Данила и «Клейнода»…
Тогда? И главное, какого черта на свет всплыла бельгийская винтовочка с оптикой? Он не кривил душой, когда говорил, что набор оружия прямо-таки идиотский: гранаты и стандартные трещотки плохо сочетаются с хорошим снайперским стволом…
По-прежнему тщательно проверяясь, он покружил по городу – и чтобы выявить возможных преследователей, и чтобы примитивно убить время. Посидел в небольшом кафе, побродил у книжных лотков, перешел по подземному переходу к станции пригородных автобусов, где бесцельно шатавшийся человек не вызывал вовсе уж никакого интереса.
Железнодорожный вокзал был в двух шагах, и Данил хорошо расслышал хрипение динамика, возвещавшего о прибытии московского поезда. Неторопливо направился к перрону, занял выгодную позицию. И стоял у стены, пока не увидел спустившегося на перрон негра.
Негр был русский. Такое случается. Франсуа Петрович Пормазов являл собою один из довольно многочисленных, надо признаться, плодов Всемирного фестиваля молодежи и студентов, имевшего честь сотрясти Москву в 1957 году.
Жгучий, пламенный интернационализм лучших представительниц советского народа, как-то ненароком слившись с сексуальным любопытством, породил самые неожиданные мимолетные романы – в самых причудливых сочетаниях рас, национальностей и колеров кожи. Сколько заграничных лапочек покинули просторы нашей Родины брюхатыми, истории в точности неизвестно. Правда, статистике неизвестно также, сколько «фестивальных» младенчиков запищали и загукали в пределах социалистического отечества девять месяцев спустя.
Определенно, немало.
Будущая мамаша Франсуа угодила на фестиваль в качестве знатной и передовой ткачихи, комсомольской суперзвездочки из захолустного уральского городка. Москва, как ей и положено, уже в те времена взирала на многое не без цинизма, но вот в кондовой российской глубинке, не избалованной лишней информацией о внешнем мире, к неграм отношение было, пожалуй что, нежно-трепетно-братское. Поскольку ни одного из них и в глаза не видели, их любили заочно, а следовательно, горячо – как бедолаг, зверски угнетаемых зарубежным империализмом. И вдруг наивные комсомолочки из провинции обнаружили, что угнетаемые – не какие-то там абстрактные скелетики, громыхающие цепями, а вполне мускулистые и сытенькие мужички, проявлявшие к белым девочкам отнюдь не классовый интерес и сами вызывавшие здоровое томительное любопытство у периферийных красоточек, не изведавших ничего, кроме прямолинейного лапанья в темном уголке убогой танцплощадки.