— Она не страдала, — осторожно добавил он.
— Я вас не спрашивал, страдала ли она, — перебил его отец. — Скорей я спрашиваю себя, страдаю ли я, понимаете?
Тойер покорно кивнул. Однако он ничего не понимал.
Отец встал. Он и одет был так, словно играл на этой выставке мебели роль статиста. Стройный мужчина под шестьдесят, седой ежик волос, морщинистое лицо, очки без оправы, которые, при всем бившем в глаза материальном благополучии, должны были намекать на прежние левые взгляды или даже говорить, что перед вами убежденный революционер. Ко всему прочему Дан носил белую рубашку с щегольскими брюками и даже дома не расставался с дорогими итальянскими полуботинками. Итак, Дан встал и, уткнувшись лицом в ладони, простучал каблуками по изысканному паркету.
После шока, принесенного сообщением Тойера, наступало время для слез, отчаянного крика или какого-то другого выражения скорби. Спокойствие родителя показалось гаупткомиссару гораздо невыносимее, чем всякая истерика, — хотя лицезреть истерику ему тоже не хотелось, это уж точно. Папа Дан хранил молчание.
— У вашей дочери были в последнее время сильные стрессы, огорчения? — тихо спросил полицейский, и все-таки ему показалось, что его голос отлетает от стен громовым эхом.
— Мне не известно об этом, — ответил Дан и посмотрел в окно. — Это самоубийство?
— Пока еще не знаем. — Тойер беспомощно обшаривал взглядом комнату, отыскивая что-то, в чем была бы хоть капелька жизни. Наконец его взгляд упал на странный предмет, помещавшийся на безупречной системе полок, — нечто вроде палки, вставленной в резиновый агрегат, который отдаленно напоминал защитные каппы боксера или слепок зубов у протезиста. Сыщика он заинтересовал.
Наконец прозвучало признание:
— Вообще-то я знал Роню не очень хорошо; она росла у моей жены, то есть у моей бывшей жены, во Франкфурте, а я жил здесь, работал в своей конторе. Вы ведь знаете, как это бывает.
— Нет.
— Ее мать умерла год назад, верней, в позапрошлом году, от лейкемии, сгорела очень быстро. Роня была еще несовершеннолетней, и тогда ее сплавили мне.
— Сплавили? Против вашего желания? — Тойер не мог оторвать взгляда от странной палки. Дан, кажется, это заметил.
— С помощью такого устройства любой безрукий может управляться с телевизором, — пояснил он.
Сыщик с недоумением посмотрел на отца погибшей. Нет, у того были на месте обе руки, абсолютно дееспособные. Беседа протекала совсем не так, как он планировал, надо было сосредоточиться и не терять нить, иначе допрос окажется напрасным.
Был ли это допрос? Гаупткомиссар беседовал с отцом, которому наплевать на смерть единственной дочери… Да, именно поэтому разговор можно было приравнять к допросу. Тойер выпрямился. Хрустнул шейный позвонок.
— Значит, здесь у нее было не так много друзей?
Дан пожал плечами:
— Не знаю, меня это не слишком интересовало. Конечно, я должен был спросить…
— Вы до сих пор так и не хватились ее? Вероятно, она пролежала под стенами замка всю ночь. Когда вы видели ее в последний раз? — Он пытался говорить спокойно, без тени презрения, но это ему не слишком удавалось.
— Вчера вечером она сообщила мне, что идет к кому-то в гости. Я сразу предположил, что она останется там ночевать. Ведь она все-таки совершеннолетняя, так что я не беспокоился о всякой там чепухе.
— А куда и к кому она собиралась, вы, конечно, тоже не знаете? Ведь это все чепуха!
Дан игнорировал его язвительный тон.
— Я был у себя в конторе, думал только о работе. Мой компаньон может подтвердить. Я знаю, что сегодня отцы всегда автоматически включаются в число основных подозреваемых.
— По-моему, вас и отцом-то считать нельзя, — вырвалось у Тойера. Конечно, он хотел тут же извиниться, но Дан, вероятно, даже не слышал его реплики. Он стоял в профиль к нему и массировал плечи, как показалось сыщику, с удовольствием. Может, он и улыбался при этом?
— Вы сказали, что не знаете, был ли у нее друг, и тут же легко предположили, что она у кого-то переночует.
— Я сказал, что не знаю ничего насчет ее друзей. Меня не слишком интересовало, чем она там занималась. Конечно, это было неправильно. Я плохой человек. Вы это жаждете от меня услышать?
— Неужели вам и в самом деле не грустно, что вы потеряли родную дочь? — взревел Тойер.
Дан встретился с ним взглядом, зевнул и посмотрел на часы.