69 
Малышка, впрочем, не такая уж и малышка, но все же малышка, прижалась к ней, больновато придавив ей левую грудь и грудную клетку. Дышать стало трудней. Но все равно это был верх блаженства.
— Мне нужны деньги, — бормотала Бабетта, — мне нужна ты, мне нужны… ты и деньги.
— И Иоганнес Тойер — как папа?
— Ты думаешь, у него получится? Ты думаешь, он согласится ходить на родительские собрания?
— Нет, — ответила Ильдирим без долгих раздумий. — Никогда в жизни. Да и я ведь тоже там не бываю.
— Тогда, пожалуй, он мне нужен…
Прокурор расстегнула сумочку:
— Слушай, сейчас я дам тебе задним числом деньги за весь год, а ты угостишь меня…
Они сидели у иллюминатора и смотрели на Балтику. Море штормило.
— Ты думаешь, Тойер и его парни поймают того ночного типа?
— Думаю, что да, — кивнула Ильдирим. Странное дело, но она и здесь чувствовала себя под защитой своего могущественного жениха.
— Когда мы приедем домой? — Глаза девочки закрывались.
— Если бы я знала… — Давление на грудную клетку ослабело, и тут же возникло желание закурить. Но они были в Скандинавии, не в Германии; если она нарушит правила общественного поведения, ее тут же утопят в ледяном море с мрачным хоралом на устах. — А еще Иоганнес сегодня ночью обещал, что будет ждать нас в порту; только вот не знаю, всерьез ли он…
— Он хоть знает, в каком порту нас встречать? Ведь мы могли отплыть и из Марсталя…
— По-моему, я ему сказала! — Ильдирим тряхнула гривой волос.
Ей казалось, что все ее тело до сих пор покрыто липким потом страха.
Ей хотелось принять душ, и чтобы потом на нее возлег тяжелый, сильный гаупткомиссар. Она была даже согласна засыпать под его храп.
— Иначе нам придется ехать на поезде от Оденсе до Фленсбурга, надеюсь, что он тут ходит… А перед этим мы должны будем еще добраться до Оденсе из… Свендборга, да, точно.
Они прихлебывали кофе, жутковатый на вкус.
— Нам надо поблагодарить этого негодяя, — пошутила прокурор. — Я бы не выдержала долго датскую еду и напитки.
— Ах, тебе не хватает твоего каждодневного дёнера?[19]
— Послушай, германская дочурка. Я ем дёнер очень редко, потому что он для меня чересчур жирный, а я живу с международной женской боязнью оказаться слишком толстой для своего толстого мужа. Глупость — она не знает границ… Господи, как мы все это пережили! — вдруг зарыдала она. — Как мы выглядим? — всхлипнула она между двумя фонтанами слез. — А то еще подумают, что мы бездомные… беженцы какие-нибудь…
— Я могу принести еще два пива… — Голос Бабетты тоже дрожал.
— Еще чего! Рано тебе пить пиво! — проскулила мать. — Какой у нас вид? Что подумают про нас люди!
Впрочем, датские пассажиры никак не реагировали на окружающее, не разговаривали между собой, а с меланхолией смотрели на дождь — единственное состояние своей природы.
Паром пришвартовался. Дождь лил ручьями. Среди небесных потоков стоял Томас Хафнер, радостно махал рукой и ревел на весь порт:
— Я вывезу вас из этой сраной Дании!
Обалдевшие, подавленные, они сидели в не слишком ухоженном «опеле-астра», а его необузданный владелец, небрежно используя аварийный световой сигнал, удалялся от порта кратчайшим путем — мчался по улице с однорядным движением в противоположную сторону. Сквозь прокуренные до янтарного цвета стекла доносились антинемецкие крики протеста, но постепенно затихли и они.
— Потому что, — радостно засмеялся полицейский, — я сказал: «Шеф, если вы их не встретите, тогда это сделаю я…»
Потом, когда они неслись с головокружительной скоростью в направлении Оденсе, он честно выложил подробности. Ильдирим узнала, что первоначально Тойер хотел поехать сам, но Хафнер его напугал: мол, для такой долгой поездки надо быть опытным водилой. Далее предполагалось, что поедет Штерн, но «его старуха устроила такой вопеж», что он уступил это дело Лейдигу. Тот уже при поисках острова на карте проявил «абсолютную тупость, и вообще он не от мира сего», так что в итоге остался только он, Хафнер.
Вообще-то тогда он был под мухой, но остальные не успели еще завершить свои «мещанские увещания», как он уже «умотал».
— Теперь, конечно, все о'кей, — заверил он со смехом, — сейчас половина второго, и, таким образом, я — согласно Интернету и счетчику промилле — «трезв как стеклышко». Вот когда мы вернемся домой и все обсудим, тогда уж я позволю себе сегодня кое-что, ах, супер, в Данию и обратно — нон-стоп!
69 
