По щекам моим текли слезы. Но это были слезы жизни. Глаза у меня широко раскрылись. Я неотрывно глядел в экран монитора. Пожирал его глазами.
Со дня смерти Софи бумажка с кодом лежала у меня в кармане Я всегда сжимал ее в кулаке, страстно желая выбросить, но не решаясь сделать это. Одной рукой я сжимал листок с кодом. Другой – пулю, которая расплющилась о мой бронежилет, о мою грудь. Пулю, которая должна была меня убить.
Но сейчас я вынул листок с кодом из кармана и положил на письменный стол. Всхлипывая, как зареванный мальчик, я стал разглаживать его ладонью.
Потом посмотрел на Эстеллу.
– Сходи за диском Люси, он в кармане моего пальто, – распорядился я, даже не пытаясь быть вежливым.
Она была слишком рада, чтобы обращать внимание на мой тон. И, без колебаний устремившись к лестнице, спустилась настолько быстро, насколько позволяла ей беременность.
Я запустил «Фотошоп». Программа загружалась медленно. В кабинете снова появилась Эстелла. Она протянула мне диск. Глаза у нее блестели. Я потер руки, прежде чем взять диск. Вставил его в компьютер. Открыл файл.
Перед моими полными слез глазами неторопливо возникала фотография таблички. Я поднял листок со стола и пристроил его сбоку от экрана. Как партитуру.
Я дрожал. Все мои страдания сконцентрировались здесь. Две картинки перед глазами. Две детали головоломки в виртуальном единении. Код Йорденского камня, обнаруженный в «Джоконде», и фотография зашифрованного послания Иисуса. Я глубоко вздохнул и вытер глаза рукавом рубашки.
Я начал сравнивать эти две картинки. Слева цифры, справа – греческие буквы. От меня требовалось одно – расшифровать их. В них заключалось послание. Оно было передо мной. Два раздельных элемента, которые ждали два тысячелетия, чтобы их соединили вновь.
Я знал, как нужно действовать. Как действовала бы Люси. Как действовала бы Софи. Но вести игру выпало мне. Одну за другой я отбирал буквы сообразно цифрам. Запомнить это было нельзя. Я схватил лежавшую на столе ручку и продолжил расшифровку, записывая на листке с кодом отобранные буквы.
Эстелла следила за моей работой, сплетая и расплетая пальцы. Взгляд ее перебегал с листка бумаги на мое лицо в поисках ответа, в поисках утешения. Внезапно я расхохотался.
Эстелла попятилась. Должно быть, она решила, что я сошел с ума.
– Что такое? – нервно вскрикнула она, хватая меня за плечо.
– Где-то мы ошиблись. Это полная ахинея! Совершенная бессмыслица!
– Ты уверен? – тревожно спросила она, глядя на фотографию.
– Да! Посмотри! Совершенная бессмыслица!
Я показал ей листок, где была записана новая последовательность греческих букв. Ни одного внятного слова. Никакой логики. Что-то здесь не складывалось.
– Это невозможно! – рассердилась она. – Ты близок к цели! Попробуй еще раз!
Я проверил все еще несколько раз, но ошибки не было. Расшифровка оказалась бессмысленной.
– На табличке все правильно расставлено? – спросила Эстелла.
– Ну да! – убежденно сказал я. – Ты же видишь, буквы следуют друг за другом.
Я ткнул пальцем в фотографию на экране.
И внезапно понял.
– Подожди! – вскричал я. – Ну конечно! Ты права. Какой же я дурак!
– Что такое?
Я вновь захохотал. Схватил ручку, которую бросил на стол, и вновь стал писать.
– Да Винчи писал в обратном порядке! – объяснил я. – Этот придурок Леонардо писал справа налево! Тот же прием он наверняка применил к табличке! Цифры надо брать в обратном порядке!
По щекам моим текли слезы – радости или печали, я сам не знал. Наверное, и то и другое.
Стараясь сохранить спокойствие, я начал записывать букву за буквой на листок бумаги. Первую. Вторую. Я заколебался. Теперь все было верно. Сейчас я прочту послание. У меня не было уверенности, действительно ли оно принадлежит Иисусу, но прочесть его я должен был. Ради Софи. Ради старого дурака отца.
Я положил ручку на листок. Закусил губу.
– Эстелла, – сказал я, повернувшись к ней, – ты не рассердишься, если…
Мне не пришлось договаривать. Она сразу все поняла и улыбнулась мне:
– Ладно, я ухожу. Нет проблем. Я буду внизу!
Она медленно попятилась к двери. Улыбаясь мне. Взглядом она старалась внушить мне мужество. Она знала, что мне нужно остаться одному.
Эстелла была прекрасным другом. О лучшем я и мечтать не мог. Подобно Франсуа, она понимала меня лучше, чем, быть может, понимал себя я сам. В любом случае она любила меня сильнее, чем я сам себя любил. Она тихо закрыла за собой дверь кабинета.