165 
– Я знаю, – сказал Рид. – Это история. Перечень событий и дат. Но там нет главного – всеобъемлющих истин.
– Господи, а откуда им взяться в истории? Никаких всеобъемлющих истин в истории не бывает…
– И все же…
– Ах, ну да… – сказал князь. – Думаете, вы первый, кто пытался выяснить, что обо всем этом думаю лично я?
– Я надеюсь, что буду первым, кому вы ответите наконец…
– Так вот, я – привык…
– Спасибо, – сказал Рид. – Это хороший ответ.
– Будь это пыткой для объекта, садистским удовлетворением мстительных победителей, пытка очень скоро потеряла бы смысл и удовольствие для самых лютых палачей. Мы просто привыкли за четверть века, вот и все. Знаете, если бы всю правду узнал Старик, для него это наверняка было бы меньшим потрясением, чем для меня. Честное слово, я в этом уверен. Не могу объяснить, не умею… Кажется, я сам уже не мыслю мира без совдеповской России, уместившейся на территории Горок, иногда самому верится, что по Бразилии носится красная конница, а где-нибудь в Эфиопии или, вот абсурд, в Берлине сидят комиссары…
– И что же, он так ничего и не заподозрил за все эти годы?
– У меня работают не бесталанные люди, – бледно усмехнулся князь. – Быть может, лучшие сценаристы мира, которые никогда не удостоятся премий. Ему давно объяснили, что с точки зрения высших интересов партии полупарализованному вождю не следует появляться перед массами и участвовать в работе съездов, были разработаны сложнейшие, логически непротиворечивые концепции и сценарии, в полной мере учитывавшие психологию этих… господ и их видение будущего… Впрочем, иногда, крайне редко, мы вывозим его на «митинги». И демонстрируем достижения мировой революции – например, вовсе нетрудно вмонтировать в снимки бразильского карнавала несколько красных знамен и лозунгов, объявив происходящее парадом в честь очередной годовщины революции… Ет цетера, ет цетера… Словом, я готов прозакладывать голову, что он никогда, ни за что… А-пропо, что он вам написал?
Дерек развернул бумажку. И вздрогнул. Это длилось миг. Князь был, разумеется, светским человеком, и не стал заглядывать Дереку через плечо. Это помогло журналисту овладеть собой. Кажется, его голос звучал совершенно спокойно:
– Товарищу Дереку Риду – с коммунистическим приветом. И подпись.
– Ну да, конечно, – с оттенком скуки произнес князь.
Дерек повернулся к окну. За окном уже проплывали шумные московские улицы, и златоглавые купола храма Христа Спасителя возносились над одной из красивейших столиц мира. В кармане у Дерека лежал листок бумаги, на котором торопливым старческим почерком было написано: «Батенька, у вас добрые глаза, черкните записочку, и – молоком между строк! Кто меня здесь запер – Троцкий или Феликс? Напишите, Христом молю!»
Это была, если подумать, сенсация века. Непредставимой стоимости раритет. Пожалуй, Арманд Хаммер или люди из Гуверовского института без единого слова заполнили бы ему чек с полудюжиной нулей после единицы…
Если только он продаст.
Дереку вдруг показалось, что он, продав записку, расставшись с ней, так никогда и не ответит для себя самого на череду проклятых вопросов – что есть Истина? Где границы игры и есть ли они? Кто мы и куда идем? Что есть иллюзия и что есть счастье? И сколько еще нерешенных вопросов потянут за собой эти?
Странное дело – Рид стал грустен.
Быть может, это означало лишь, что юность – закончилась.
1988
ЛУННЫЕ МАРШАЛЫ
Все начинается в полнолуние и длится три дня. Почему так – загадка. Есть многое на свете, друг Горацио… словом, так природа захотела, почему – не наше дело.
Климент Ефремович Ворошилов, первый красный офицер, готовит все тщательно, по-бабьи обстоятельно – самовар, горячительные, сытная закуска. Он ходит кругами вокруг красиво и богато убранного стола, что-то трогает, что-то подвигает, садится и вздыхает грустно, глядя на экран телевизора, где беззвучно журит кого-то обаятельно-настороженный Михаил Сергеевич. «Ты болтай меньше, Чека создавай, Чека…» – хмурится первый красный офицер.
Но тут приходит Семен Михайлович Буденный, символ и легенда, вешает фуражку и шинель с полковничьими погонами, ерошит кончиком пальца жиденькие усы, шумно восторгается столом. К. Е. по-бабьи жеманится, и маршалы пропускают по первой.
Последним появляется маршал Жуков, мирно настроенный, пока не принял, как следует. Стакана после пятого, когда беседа перекинется на Афган и Персидский залив, Жуков начнет орать на обоих легендарных, поминая им бездарность, проявленную во время вероломного нападения немцев. Легендарные, конечно, обижаются и сиплым дуэтом орут, что в гражданку они как-никак вершили большие дела, а Жуков был Ванькой-взводным, так что лучше бы ему помолчать, и вообще, они проливали кровь и за этаких вот Жуковых в том числе… Вскоре они остывают, и разговор плавно съезжает на мирные воспоминания о гражданской. «И комиссары в пыльных пейсах склонятся молча надо мной…» – ржет К. Е., за что получает легонькую выволочку от С. М. – так, порядка ради. Долго, смачно, со вкусом матерят Троцкого, потом – нынешнюю молодежь.
165 
