Начиная от въезда в город, где висел над дорогой особенно большой туманный шар, они стали попадаться все чаще и чаще, уже не такие громадные, стандартного, похоже, размера — примерно аршина в два диаметром. Они застыли над перекрестками, висели кое-где над центральными проспектами, первое время Савельев прилежно принялся было их считать, но скоро бросил это занятие — многие десятки, и все тут…
Фон Шварц ни словечком не упоминал ни о чем подобном — но он и не умел видеть, в точности как многочисленные прохожие, ничем не показывавшие, что замечают эти странные детали городского пейзажа — а ведь в столице немало приезжих, охотно пялившихся на любую, с их точки зрения, московскую достопримечательность.
А потому у поручика зародились серьезные подозрения, что каким-то боком это связано с альвами. Проверить невозможно — однако он прекрасно помнил Аунокан, горные ущелья, исходящее от пустынной, казалось бы, земли голубоватое излучение, которое видел только он один. В памяти невольно всплыло лицо высокого Шорны, рассуждавшего о способностях карнов. Увы, следом перед глазами встало веселое личико Элвиг, и поручик постарался отогнать не такие уж и давние воспоминания.
Альв повернулся спиной к нему, а лицом как раз к висящему над перекрестком ажурному шару — и оттуда ударил вдруг широкий луч бледно-желтого света, диаметром напоминавший вековое дерево в три обхвата. Он целеустремленно скользил по проезжей части, пока не уперся в таксомотор, где сидел поручик, и Савельев оказался прямо посреди столба этого бледно-желтого сияния, накрывшего машину — оно не слепило, не резало глаз, совсем неяркое. По голове, по лицу, по всему телу возникло странное ощущение — словно прикасались мягкие, невесомые щетинки, заключившие тело в своеобразный чехол. Это оказалось не болезненным, но чувства были не из приятных. Поручик не сомневался: ему вовсе не почудилось, это действительно есть, оно пришло извне, а не порождено напряженным сознанием.
Ничего не оставалось, кроме как неспешно и равнодушно докурить сигарету. Альв снова наблюдал за ним краешком глаза — теперь лишь укрепились подозрения, что он как-то связан с этим непонятным шаром света. Он повернулся в ту сторону — и сразу же ударил луч света. Разумеется, это может оказаться и совпадением, но плохо верится.
Как бы то ни было, альв чувствует себя здесь как дома, а в этой неведомо почему возникшей вдруг реальности нет ни Особой экспедиции, ни Гатчинского батальона… Довольно-таки безрадостно, господа…
Альв торчал на прежнем месте. Поручик вспомнил один из романов Уэллса — не фантастический, а насквозь бытовой. Один из тех романов, про которые мистер Уэллс в савельевском настоящем и не подозревает, что когда-нибудь их напишет, как современник поручика он ни строчки еще не написал по причине крайне юного возраста.
Роман ему дал Маевский, открыв на заложенной закладкой странице. Попросил прочитать и запомнить, что означенный мистер невзначай выдумал неплохой способ избавляться от слежки. Поручик тогда сказал, что его пока что не собираются посылать в те времена, где ездят автомобили. На что Маевский довольно серьезно ответил: все равно, подобные толковые приемы нужно на всякий случай запоминать, неизвестно, где и как пригодится — ведь тот же самый трюк можно проделать и с извозчиками. Поручик вынужден был признать правоту доброго друга — сгинувшего сейчас неведомо как…
— Любезный… — негромко произнес поручик в пространство.
— Да, сэр? — водитель моментально обернулся к нему с самым холуйским видом.
— Я, пожалуй что, немного пройдусь пешком, — сказал поручик все с той же небрежностью скучающего барина. — Сворачивай за угол, направо, жди меня где-нибудь в конце квартала. Я подойду.
Водитель кивнул, не выразив ни малейшего беспокойства, — а зачем ему было беспокоиться, если капризный пассажир оставлял в машине полдюжины свертков, все в бумаге с названиями дорогих магазинов? (Поручик, чтобы убить время и не проявить интерес только к книжным магазинам, приобрел еще и пару бутылок коньяка, и целый пакет сладостей, и набор хрустальных бокалов, благо «трофейные» денежные средства позволяли).
Он вылез, небрежно захлопнул дверцу, и таксомотор тут же отъехал. Поручик неторопливо направился к перекрестку, тоже старательно изображая человека, которому некуда спешить и нет нужды ускорять шаг.