— Боюсь, что ошень нет… Мои дела военний…
— Пароходство на Волге-матушке, — с нешуточной гордостью сообщил молодой человек. — Зерноторговля и еще разное…
— О, я понимаю, — покивал фон Шварц. — Коммерсант… Ви и есть главний хозяин?
После некоторого раздумья купчик все же признался:
— Ну, если честно говорить, то я буду «…сыновья». Трое нас у батюшки, два брата старших и я — младшенький…
Фон Шварц одобрительно покивал, но про себя подумал, что сей субъект в семейном предприятии занимает не очень-то и высокое положение — очень уж простоват, сразу видно, серьезный нижегородский купец не будет такому важные дела поручать, пусть даже и родной кровиночке, благо, как явствует из его слов, там еще двое старших имеются. «У крестьянина три сына — старший умный был детина. Средний был и так и сяк… Младший…». Да — похоже…
— А муженек-то вас видел? — со жгучим любопытством поинтересовался Савешников-самый-младший.
— О нет, нет! Я успевать на карнисс…
— Ну, тогда и горевать не о чем, — с видом знатока заявил купчик. — Отговорится ваша дама, еще и мужа виноватым обернет. Они такие… Я и жениться-то не спешу, знаючи все их коварство-притворство…
— О, ви есть большой знаток женский душа!
— Не без того, — скромно признался Савешников. — Повидали в этой жизни кой-чего, до Парижа даже добирались и там охулки на руку не клали… — он мечтательно закатил глаза, на миг предавшись самым приятным, сразу видно, воспоминаниям. — Так что такие тонкости понимаем… — его лицо прямо-таки озарилось. — А не выпить ли нам по поводу, господин полковник? Как вы насчет?..
— Ошень охотно, — дружелюбно заулыбался фон Шварц. — Нам что, нужно куда-то…
— Да зачем нам куда-то идти? — с некоторым недоумением воскликнул Савешников. — Русские люди, чай, запасец имеем. Как это у вас, у военных? Экипированы-с! Сию минуту…
Пошатываясь, он развернулся в сторону пузатого комода…
Тут фон Шварц, не колеблясь, ему и приложил. Обеими руками добавил падающему, подхватил уже бесчувственного, поволок к кровати. Его неплохо учили рукопашному бою, где многое было беззастенчиво позаимствовано из грядущего. Особого вреда организму этого недотепы не будет, разве что шея да брюхо потом поболят, — а вот очнется он не ранее чем четверть часа спустя…
И принялся пеленать потерявшего сознание купчика свернутыми в жгуты простынями, стараясь, чтобы и освободиться тот самостоятельно не смог, и чтобы кровообращение не нарушилось — в конце концов, этот простак совершенно ни в чем не виноват. Очень возможно, в настоящем грядущем его и на свете-то быть не должно, а вот, поди ж ты, существует…
Через шесть с небольшим минут он покинул номер, одетый в позаимствованное из шифоньера свешниковское. И костюм, и сорочка, и штиблеты оказались великоваты — но не настолько, чтобы это издали бросалось в глаза. Оружие он разложил по внутренним карманам пиджака, удостоверение НКВД прихватил с собой, а вот форму пришлось оставить в ванной — не увязывать же ее в простыню, не нести с собой — субъект с подобным узлом моментально привлечет внимание гостиничной прислуги, и мало ли как может кончиться. Обиднее всего было бы угодить в полицию в качестве мелкого гостиничного воришки…
Кроме одежды, он прихватил и тросточку (неплохое оружие в умелых руках — не везде ведь пустишь в ход пистолет) и, разумеется, не забыл пухлый купеческий бумажник. Время работает на него: деньги, судя по приятной толщине бумажника, имеются в достатке, погони нет… Побарахтаемся еще, черт возьми, как та лягушка в крынке со сметаной!
Он чинно шагал по коридору. Гостиница осталась гостиницей, но приобрела некоторую роскошь и шик — хотя в перворазрядных определенно не числилась. Никто не обращал на фон Шварца ни малейшего внимания, он ничем не выделялся, пусть даже штиблеты чуточку хлябали, а костюм сидел неуклюже. Ничего, в этой Москве тоже должны привыкнуть к дурно одетым провинциалам…
Как он ни спешил, следовало все же бегло ознакомиться с содержимым бумажника, чтобы знать точно, что там лежит. Увидев подходящую нишу с каким-то разлапистым зеленым кустом в кадке, фон Шварц укрылся за этим кустом на мягком диванчике, быстренько распахнул бумажник.
Пикантные фотокарточки, наподобие парижских, с дамочками, не соизволившими обременить себя хотя бы минимумом одежды, — ах, шалунишка Пров… В урну! Клочки бумаги с адресами и фамилиями… В урну! Не оставлять ничего от бывшего владельца, кроме денег, поскольку деньги — вещь безликая и уликой служить не могут, если номера кредитных билетов заранее не переписаны, а уж от Провушки трудно ожидать такой предусмотрительности.