– Есть, мой полковник! Вы пришли коварно соблазнить наивную девушку, я полагаю?
– Увы... – сказал Мазур, легонько ее отстраняя. – Идея прекрасная, но есть еще и суровая действительность... Только что пришло снаряжение, и мы едем в пакгауз. Возни будет до вечера, а то и до поздней ночи – этот болван скверно говорит по-английски, но главное я уловил: они там что-то напутали, то ли разбили один ящик, то ли с документами вышла какая-то бюрократическая путаница. В общем, нас любезно предупредили, что это надолго.
– Может, мне с вами поехать?
– А зачем? – пожал он плечами насколько мог беззаботнее. – Михаил по-испански говорит отлично, тебе ж будет скучно торчать там несколько часов.
– Пожалуй...
– Вот видишь. Ты поосторожнее здесь, конкуренты не дремлют, сама убедилась...
– Ну, с этим все в порядке, – заверила Ольга. – Ты не забыл, что сегодня вечером всех нас приглашали на ужин к сеньору бригадному комиссару? Вы уезжаете бороться с бюрократией, придется мне одной отдуваться.
– Что-то он на тебя поглядывал совсем не полицейским взором...
– Мой кабальеро, я же не виновата, что на меня так многие поглядывают, а иные морские офицеры еще и развивают наступление, не ограничившись взглядами... Что ты такой хмурый? Уж не ревнуешь ли часом? Как интересно... Меня ревнует мой бравый любовник, и к кому? К старому полицейскому хрычу... Ай-яй...
Ей было весело, она откровенно развлекалась. Мазур, изо всех сил стараясь изобразить на лице бледное подобие такой же беззаботности, поцеловал ее в щеку, провел кончиками пальцев по тонкой ткани распахнувшегося халатика. Ольга вдруг отстранилась, заглянула в глаза:
– Да что с тобой такое? Ты меня погладил, как... как робот. Случилось что-нибудь?
– С чего бы вдруг? – сказал он спокойно. – Просто после всех сегодняшних передряг нервы подрасшатались. Устал...
– Бедный, а тебе еще с бюрократами разбираться... – Ольга вновь прильнула, кажется, успокоившись. – Ладно, ничего тут не поделаешь, вы, мужчины, сами выбираете для себя игрушки... За мою нравственность можешь не беспокоиться – комиссар человек из общества, а я не вертихвостка. Но, ты уж прости, кокетничать я с ним буду отчаянно, на пределе допустимых светских приличий. Вдруг да удастся что-нибудь выведать о результатах первых допросов, их же, лейтенанта и твоего гринго, не могли не взять в оборот... – Она с наигранной грустью потупилась: – Как-никак, милый, я теперь – нечто вроде промышленного шпиона благодаря дону Себастьяно и его поручению. Карахо, хорошенькая миссия, а?
– Сама напросилась, – проворчал Мазур. – Кто тебя заставлял делать карьеру в министерстве, бизнесвумен?
– Милый, если бы я осталась бездельницей, стандартной светской бабочкой, всю жизнь перепархивающей с приема на прием и с курорта на курорт, мы бы никогда не встретились, verdad?[30]
– Асе ее, квиридас сеньорита[31], – сказал Мазур, в последнее время делавший некоторые успехи в здешней мове.
– К у е р и д а, глупыш... И – а с и е с. Давай поцелую на прощанье...
Глава четвертая
Дьябладас – танец чертей
Даже будь у него вдоволь времени, не стал бы всерьез и сколько-нибудь долго ломать голову над потаенным смыслом нового задания – ему приходилось выполнять в сто раз более запутанные, диковинные, на первый взгляд немыслимо идиотские поручения. Раз приказали, значит, кто-то знает потаенный смысл в точности. А во многом знании, как давно подмечено, – многие печали...
Впрочем, времени все равно не было – как не было ничего человеческого. Он вновь перестал быть человеком, превратился в расчетно-наводящую приставку к своему снаряжению.
Опустил ночной бинокль – насмотрелся достаточно. Длинный двухэтажный дом с примыкающими службами, в точности как на примитивном наброске дона Херонимо. Голову можно прозакладывать, то ли архитектор был американцем-южанином, то ли заказчик – стойким американофилом. Особняк ничуть не походил на местные старинные здания – скорее уж крайне смахивал на резиденцию богатенького плантатора, обитавшего во времена детства Авраама Линкольна где-то южнее линии Мейзон-Диксон[32]. Классический портик с колоннадой, веранда, широкое крыльцо... вот только высокая башенка, придававшая особняку асимметрию, портила картину. Быть может, ее пристроили позже.
Вокруг – густейшая живая изгородь, те самые пустившие корни и проросшие колья, какие Мазур во множестве видел здесь. Зато ворота – самые настоящие, чугунные затейливые решетки на высоких каменных столбах.
30
Не так ли? (исп.)
31
Ломаный испанский, примерно: «Тык точно, дарагие сеньорита!»
32
В США – воображаемая граница меж Севером и Югом.