Особенно,... 
70 
– Не услышали бы, – усмехнулась Ольга, покачала на ладони «вальтер» с глушителем. – Если бы хоть одна кошка начала орать...
– Мисс! – с укоризной воскликнул уязвленный до глубины души Фредди. – Вы ж такая красивая, вам доброй быть положено...
– Извините, милейший, но в данной ситуации собственная шкура мне почему-то дороже ваших будущих сомнительных прибылей, – отрезала Ольга.
– Ну, эт конечно... эт верно... – смущенно пробормотал антиквар.
– Вперед? – спросил Кацуба о унылым видом старинного кастильского лейтенанта, которому командир этак мимоходом, за стаканчиком вина предложил пересечь неисследованный континент от одного морского берега до другого и без пары бочек золота не возвращаться.
И они двинулись вперед.
...И плыли до вечера, где включая мотор на несколько минут, где тащась по-черепашьи с помощью единственного весла, лавируя среди коряг, которые отталкивали прикладами, иногда пробиваясь сквозь местные саргассы – водяные гиацинты камелоте, там и сям перегораживавшие реку сплошным ковром. Паскудные обезьяны без всякого уважения к гомо сапиенс швырялись с верхушек ветками и какими-то плодами, вереща, неслись следом по лианам, и в эти моменты ни один здравомыслящий человек не мог ни на грош верить мистеру Дарвину – только тот, кто видел сельву исключительно по телевизору, может поверить, что человек имеет хоть что-то общее с этими бандерлогами...
Следовало бы, осмотрительности ради, остановиться на ночлег, но по обоим берегам тянулись унылые болота, поросшие бамбуком и тростниками. Змей там, по заверению Ольги, было видимо-невидимо.
Когда – неожиданно, конечно, – упала темнота, скорость сбросили до минимума, зажгли укрепленную на носу лодки автомобильную фару. Даже человеку с крепкими нервами тут приходилось несладко: в белом луче импровизированного прожектора коряги и заросли приобретали фантастические очертания, то и дело мерещилась всякая чушь. Как ни тверди себе, что это всего лишь мозг из-за недостатка зрительной информации достраивает увиденное работой воображения, – помогает плохо... К тому же по берегам клубилась белесая муть – то ли болотные испарения, то ли ночной туман. Над головой протянулась полоса чистого неба, усеянная огромными сверкающими звездами, – это немного помогало ориентироваться, держаться посередине реки.
В довершение по сторонам частенько раздавался тихий детский плач – никакой мистики, всего лишь кайманы, но сходство полное, привыкнуть невозможно. Как ни пшикали репеллентами, как ни укрывались накомарниками – особо настырная мошкара прорывалась к добыче и кусалась, как иголкой тыкала. Час за часом проходил в угрюмом молчании – о чем тут было говорить? – прерывавшемся лишь краткими репликами по делу: о коряге в опасной близости, о мели впереди...
– Стоп! – сказала вдруг Ольга. – Слышите?
Кацуба с похвальной быстротой остановил лодку, упершись веслом в толстый, выгнутый сук огромной коряги. Прислушался, пошарил по борту, отыскал кнопку и погасил фару. Тихо ответил:
– Кажется, катер... Но не похоже что-то...
В самом деле, странный бурлящий звук, порой переплетавшийся с храпением, скорее напоминал чуханье старой паровой машины. Лодку явственно качнуло на высокой волне, обогнавшей быстро приближавшийся предмет – и снова, и еще раз, волны набегали чередой, плеща и шлепая в низкий борт.
– Матерь божья... – прошептала Ольга.
Сначала Мазуру показалось, что он видит перископ подводной лодки – первая ассоциация, на какую наткнулось сознание. Но уже в следующий миг его с ног до головы прошила волна липкого, холодного ужаса, первобытного, с т а р о г о.
Черный столб, высунувшийся из воды метра на четыре, – это от него разбегались волны – заканчивался огромной змеиной головой, глаза светились двумя зеленоватыми фонариками вроде тех, что горели на мачте «Хиггинса». Он попытался прикинуть длину чудовища – и не смог, сердце зашлось в непонятном, ни на что прежнее не похожем ужасе. Мазур далеко не сразу сообразил, что странное костяное клацанье – это стук его собственных зубов. Впервые в жизни зубы по-настоящему стучали от страха.
Пытаясь пересилить себя, он крепче сжал испанскую винтовку, большим пальцем левой давил на переводчик огня, и без того стоявший в положении «очередями», давил, да-вил – с трудом опомнился, палец соскользнул, потная ладонь легла под цевье...
– Не смей... – прошептала Ольга. – Бросится...
70 
