83 
– Кто? – спросил он осторожно.
– Вызов на поединок, на граблях до первой крови...
Чертыхнувшись, он отодвинул хорошо смазанную щеколду. Небрежно его отодвинув, вошла Ольга, в коротком черном халатике, обдав облачком незнакомых духов, прошла к столику, водрузила на него большую черную бутылку вина, два толстых стаканчика, бросила буднично:
– Курок спусти. Вокруг тишина и покой... – вернулась к двери, задвинула щеколду, мимоходом, непринужденнейше, чмокнула его в щеку и по-хозяйски устроилась на узкой койке, подобрав ноги. Игнорируя распахнувшийся халатик, прищурилась: – Будь здесь кто-нибудь из наших классиков прошлого века – здешних, я имею в виду, не русских, – непременно, почесав в затылке гусиным пером, вывел бы что-то вроде: «Он смотрел на девушку и не верил своему счастью, в душе его мешались разнообразные чувства». А они у тебя, и правда, похоже, мешаются, твоя честная, открытая физиономия дипломата достойна кисти живописца... – Тихонько фыркнув, Ольга поманила его ладонью: – Положи пистолет и иди ко мне.
Мазур медленно спустил курок, придерживая его большим пальцем, не глядя, положил оружие на столик, к стене. В висках жарко постукивала кровь, но он сдержался, сказал почти спокойно:
– Насчет платы речи не было, сеньорита...
– Следовало бы встать и закатить тебе хорошую оплеуху, – мечтательно сказала Ольга. – Но тебе, во-первых, и так уже досталось, а во-вторых, тупоумие мужчин общеизвестно... Нет смысла злиться. – Она развязала поясок и одним движением плеч освободилась от халатика. – Философия проста: мужчина непременно должен быть меня достоин. Ты, как я убедилась, достоин. Посему брось молоть чушь и иди сюда. Как писалось в какой-то старинной рукописи, я тебя хочу, а ты меня...
Мазур подошел, освобождаясь от скудной одежонки, голова была совершенно пустая. Ольга, уверенным движением притянув его голову, зашептала на ухо:
– Прости, невинности для тебя не сберегла. Откуда я могла знать, а?
Узкая армейская койка уже не казалась тесной. Из-за реки долетали пронзительные ночные звуки. Мазур вошел в нее, распростертую и покорную, словно первый раз в жизни, и она тут же перестала быть покорной, короткие стоны прорывались сквозь поцелуи, и в отдававшейся ему женщине не было ничего знакомого, т о г о. Все связанные с ней переживания и нервотрепка нашли мгновенный выход в короткой судороге. Мазур смущенно замер – еще этого не хватало, так оскандалиться...
– Не переживай, – прошептала Ольга на ухо. – Подумаешь, беда какая, нашлось несчастье... – Она задышала чаще. – Сейчас все наладится, повернись...
Наладилось. Они любили друг друга остервенело, нежно, неспешно, яростно, тесная кровать словно нарочно была придумана для этих двух влажных тел, и в редкие минуты просветления Мазур видел, что запрокинутое лицо, прекрасное и дикое в гримасе откровенного наслаждения, ему н е з н а к о м о – как незнакомо знакомое вроде бы тело, все было чужим, новым – аромат кожи, запах волос, вкус потаенного, губы, ладони, стоны, шепот...
Ольга его опустошила до донышка, во всех смыслах и всяким манером, напоследок позволив то, чего никогда не делала т а. Он прямо-таки колыхнулся в невесомости, когда все окончательно утихло, пожар погас и он обмяк, уронив лицо девушке на спину. Придя в себя, отодвинулся, и они улеглись в обнимку на койке, снова каким-то чудом ставшей чертовски узкой и тесной.
Мазур с неким непонятным страхом ждал ее первого слова.
– Я ведь другая? – спросила она тихо.
– Другая, – сказал он, ощутив столь же непонятное облегчение. – Совершенно другая...
Она не задала пошлейшего вопроса – кто лучше, а кто хуже? – она была умна... Вернулся страх, но теперь он был другого рода – Мазур запоздало, бессмысленно испугался, что мог сюда и не попасть, ничего этого не пережить. Вот теперь он, согласно давно умершим здешним классикам, совершенно не мог разобраться в ощущениях и чувствах.
Быть может, оттого, что для них и не было слов. Глупо думать, будто в человеческом языке есть слова для всех абсолютно движений души. Очень глупо.
Одно он знал – что любит э т у. Но, едва попытался что-то сказать, Ольга проворно прикрыла ему ладонью рот:
– А вот этого не нужно...
– Чего?
– Чует мое сердце, ты собираешься наговорить массу ужасных вещей. Что ты меня любишь, что любить готов, по старику Екклезиасту, «доколе не померкли солнце и свет и луна и звезды, и не нашли новые тучи вслед за дождем»... Не надо, милый. У тебя слишком прочно в голове – т а. Может – п о к а, а может – навсегда. А я – это я. И чтобы ты любил м е н я, то ли срок не пришел, то ли должно произойти нечто...
83 
