С точки зрения законности все было в порядке. Их, конечно, не приглашали войти, но и препятствовать хозяин не стал – из-за того, что находился в похмельном ступоре, но это уже дело десятое.
– А собственно… – пробурчал Веня.
– Мы – не алкогольная галлюцинация, – сказала Даша.
– А п-потрогать можно?
– Но-но! – сказала Даша, увидев, что трясущаяся рука нацелилась на ее щеку. – Мы – тимуровцы. Бюро добрых услуг. У тебя, Веня, курица сгорела, вот мы и пришли, пока пожара не наделал…
Хозяин, запнувшись о ковер, неловко развернулся в сторону кухни, откуда волнами наплывали дивные ароматы:
– Это я, значит, поставил…
– И заглотал дозу. И вырубился, – с большим знанием дела сказала Даша. – Слава, ликвидируй птичку, тут скоро газовая камера получится…
Славка ринулся на кухню. Притворил за собой стеклянную дверь и загремел противнем. Кухня моментально наполнилась сизым дымом.
– А вы, собственно, кто? – только теперь догадался спросить похмельный Вениамин. Обозрел себя, но, установив, что из одежды на нем имеются лишь мятые адидасовские штанцы, смущаться тем не менее не стал, был выше таких сложностей. – Ольга где?
Даша огляделась. Спальня, должно быть, – та, другая комната. А эта выполняет роль гостиной: пара книжных полок, видеодвойка, парочка мягких кресел – и ничего более. На ковре раскиданы видеокассеты и пустые бутылки в неменьшем количестве – две из-под финской лимонной, остальные пивные. На столике рядом с телефоном – офицерская фуражка, новешенькая. Кокарда, двуглавый орел, по размеру вполне подошла бы Ольге, завершая маскарад. Даша показала Воловикову на нее взглядом. Тот молча кивнул.
– Нет, господа и дамы, вы кто? – вопросил хозяин, качаясь.
– Милейшие люди, – сказала Даша. – Уголовный розыск. Когда ушла Ольга?
– А я знаю? Проснулся, ее уже нету. Ей под камеру к половине восьмого… О! Сейчас семнадцатый врубим и посмотрим… – Он направился было к телевизору, но передумал и свернул к столику, где рядом с фуражкой родником живой воды посверкивала нераспечатанная бутылка шампанского.
Воловиков слегка пожал плечами, вид у него был чуточку разочарованный. Даша прекрасно шефа поняла. Судя по аромату застарелого перегара, по всей манере поведения, по облику – душевно квасить этот тип начал еще со вчерашнего вечера. Безусловно, и в таком состоянии сотни людей совершают убийство – вот только оформляются таковые убийства предельно примитивно. Весь их ментовский опыт вопиял, что у запившего Вени не хватило бы ни ума, ни, что важнее, физической возможности совершить убийство Олечки Ольминской так, как оно было совершено. Один-единственный меткий удар, сокрушивший шейные позвонки, два точных тычка тесаком, убийца растаял в воздухе подобно человеку-невидимке – не смешите… Даже если бы не засветился «черный», Веня в главные подозреваемые никак не годится.
Что, впрочем, вовсе не означает, будто его не следует разрабатывать.
Воловиков мягко переместился по ковру – и достал хозяина в тот самый момент, когда тот уцапал было шампанское. Шеф не произнес ни слова, не сделал ни единого угрожающего жеста – он просто надвигался неотвратимо и тупо, как бульдозер, так что Житеневу пришлось отступать, отступать… пока не уперся лопатками в стену, все еще стискивая бутылку с черной этикеткой.
– Так откуда мы? – спросил подполковник, глядя жертве в глаза обаятельнейшим взглядом голодного удава.
– Тимуровцы…
– Дуру не гони.
– Ну, уголовный розыск… Только я-то тут при чем?
– Где Ольга?
– Ну на студии, наверно. Говорю, я спал, когда уходила. Дверь сама захлопывается…
– Почему на ней военная форма?
– Ох-ти нате, хрен из-под кровати… – Житенев схватился за голову обеими руками (и ушиб висок горлышком бутылки). – Ну вы мне еще скажите, что к ней комендантский патруль прискребся… Передача у нас такая. «Служу Советскому Союзу».
– Нет у вас такой передачи.
– Ну, нет. А вам какое дело?
«Он не убивал», – уверенно сказала себе Даша. Можно быть великолепным актером – но никак нельзя совместить великолепную актерскую игру и неподдельное глубочайшее похмелье. О таких артистах мир еще не слышал. Уголовный розыск – тоже.
Вполне возможно, даже наверняка, такие мысли блуждали и в лысоватой голове шефа, Даша его прекрасно знала. Но Воловиков по-прежнему стоял, прижимая хозяина к стене, глядя с ласковой угрозой, мертвой хваткой зажав руку с бутылкой. И добился-таки своего. Классик верно писал, что жить с похмелья – страшно. Запала у Житенева хватило ненадолго, вскоре он расплылся в жалобной улыбке: