Ольга шарахнулась в сторону – вереница небольших черных предметов понеслась, казалось, прямо ей в лицо. Замерла в воздухе. С дюжину этих предметов, представлявшихся сначала шарами, распахнули голые перепончатые крылья наподобие нетопырьих и, сбившись в стаю, кинулись на нее. Звук рассекаемого воздуха, мельтешение кожистых крыльев, ярко-алые точки глаз, визг, писк, стрекотанье, сердитое шипение…
Она, почти не задумываясь, отбила первую атаку. Небольшие, размером с кошку, существа рассыпались в стороны, будто стая воробьев, в которую запустили камнем, – но тут же, сердито шипя и подвывая, снова бросились на нее, она увидела у самой щеки когтистую лапку, увернулась в последний момент…
А потом, побуждаемая не разумом, а смутным инстинктом, развернулась в воздухе и кинулась прочь со всей прытью, на какую оказалась способна. Негодующий писк очень быстро отдалился, оставшись далеко позади, – никто и не думал ее преследовать. Вероятнее всего, с ней произошло то же самое, что с человеком, забредшим на чужое подворье, охраняемое целой стаей злющих собак. Ну что же, надо будет учесть и не бросаться очертя голову ко всему интересному. Положительно здесь она не одна иная…
А ведь что-то такое подметилось с высоты… Ольга вновь пошла вертикально вверх, не обращая внимания на промозглый холод, и, оказавшись примерно на той же высоте, убедилась, что не ошиблась.
Там и сям, в разных местах города, наряду с уличными фонарями и освещенными окнами, горели и другие огни, которые никак не могли оказаться делом рук обычных людей: то куполообразное синее сияние, то ярко-желтый высокий пламень наподобие исполинской свечки, то целая россыпь мельтешащих, суетившихся ядовито-желтых, фиолетовых, красных огоньков, то нечто вроде огненной тускло-желтой паутины, протянувшейся едва ли не над целым кварталом, то извилистые линии разного цвета, пролегавшие, надо думать, прямо по мостовым и набережным. Да и на каналах там и здесь тускло, будто приглушенные слоем воды, светили огни самых причудливых оттенков и формы.
Это и была, она уже догадалась, изнанка Петербурга – другой мир, иной, потаенный, о котором большинство горожан и не подозревали. Другой город – как и обычный, живший своей оживленной жизнью, начинавшейся с закатом…
На всякий случай, наученная недавним печальным опытом, она старалась держаться в стороне от всех проявлений иной жизни. Ей пришло в голову, что она наблюдает всего лишь зеркальное подобие дневного города – ночной Петербург точно так же был полон холодного равнодушия к наивному провинциалу. И если в дневном городе у нее все же имелись кое-какие друзья и добрые знакомые, то здесь таковых не было – а навязывать свое общество, судя по стае летучих «цепных псов», тут категорически не принято…
Ей отчего-то стало грустно: ведь думалось поначалу, что все иные должны относиться друг к другу с небывалым радушием, как члены одной семьи. Но сначала столкнулась с камергером и его дружками, а теперь убедилась, что чужака здесь не спешат привечать…
Ольга летела над Екатерининским каналом, где роскошные особняки перемежались с двухэтажными барскими домиками самого патриархального вида и громадами доходных домов. Задержалась над Банковским мостом полюбоваться грифонами с золочеными крыльями – в лунном свете, да еще с воздуха они выглядели особенно таинственно, казалось, вот-вот оживут…
Вновь пустилась в путь, держась ниже крыш, на уровне третьего этажа…
Показалось, что ее ударила прямо в лицо некая стеклянная стена. Ольга замерла, не в силах сообразить, что произошло.
И ее на миг вышвырнуло в какие-то непонятные места, не имевшие ничего общего с обычным Петербургом. Прямо под ней упруго громыхнул взрыв, рванулось клочковатое багровое пламя, и послышались крики, и она ощутила чужую боль, пронизавшую тело от корней волос до кончиков ногтей, и вокруг лежал снег, на котором жутко алела кровь…
И тут же все кончилось, она висела в воздухе, словно лежала на невидимой стеклянной крыше, а внизу, в лунном свете, была обычная набережная Екатерининского канала, ни снега, ни крови. Только перед мысленным взором на несколько мгновений задержался образ странного храма, причудливого и высокого, чем-то напоминавшего Василия Блаженного – и растаял…
Ну, и что дальше? Прогулка получалась какая-то неприятная, безрадостная. Ровным счетом ничего интересного, к странным местам лучше не приближаться, а созерцание ночного города с небольшой высоты никакого удовольствия не доставляет… Это еще что?