Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
45 
– Отвяжись, болван!
Джафар поднимался с пола, преувеличенно жалобно стеная и причитая на непонятном языке.
– Кто бы мог подумать, что за столь очаровательной внешностью кроется каменное и безжалостное сердце? – запричитал он. – Если в чем я и виновен, то лишь в том, что поддался вашим чарам, о самая прекрасная из колдуний этой огромной и суровой страны, где мне до сих пор не по себе… – и сделал пару осторожных шажков в сторону постели. – Я лишь стремился к дружескому единению…
– Еще захотел? – прикрикнула Ольга. – Шарахну ведь! Сам видел, у меня получается…
– Кто бы спорил, – уныло откликнулся Джафар, оставаясь на прежнем месте. – Я-то, наивный и романтичный, в простоте своей полагал, что отныне, освободившись от железной хватки сурового старца с рычащим именем, я обрету родственную душу, с которой…
Ольга, уже вполне овладевшая собой, усмехнулась:
– Меня ты уж точно не обретешь, прощелыга. Толковая хозяйка настолько далеко в отношениях со слугами не заходит…
– Милая Ольга, вас не трогает моя беззаветная влюбленность? – убитым голосом вопросил Джафар.
– Абсолютно, – отрезала она. – И попробуй только снова начать – получишь еще чувствительнее… Уяснил? Можешь сесть, если тебе хочется, только без глупостей…
И сама опустилась в ближайшее кресло, поплотнее закутавшись в легкое одеяло. Джафар с несказанно печальным видом сел в соседнее. Ольга отчаянно пыталась подыскать нужные слова, взять верный тон. Она уже убедилась, что новоявленные слуги и в самом деле готовы при малейшей слабине сесть на шею и ножки свесить. Слезами и причитаниями горю не поможешь, значит, нужно как-то со всем этим осваиваться, они ведь не отстанут, и надеяться нечего…
Глава восьмая
Первые впечатления
– Вы, стало быть, служили мельнику… – начала Ольга, стараясь выдержать серьезный и деловой тон.
– Как вы уже догадались…
– А до того чем занимались?
– Тем же самым, – сказал Джафар. – Очень долго, знаете ли. Такая уж у созданий вроде меня судьба – к хозяевам попадаем помимо своего желания и сменить очередного не вправе. Порой это так мучительно… – в его голосе звучал надрыв певца из цыганского хора. – И не объяснить, как я несказанно рад, что после длиннейшей вереницы пошлых субъектов, среди которых так редко попадались достойные люди, мне выпало стать верным слугой столь очаровательной…
– Я о чем предупреждала? – прикрикнула Ольга.
– Виноват, каюсь… – покладисто откликнулся Джафар. – Какие будут приказания?
Ольга спросила в лоб:
– А какие вообще бывают приказания? Что я, собственно, должна делать?
– Должны? – удивленно поднял брови Джафар. – Никому вы ничего не должны. Делайте, что хотите. Что в голову взбредет. Вы теперь ни от кого не зависите и ни к кому не обязаны прислушиваться. Ну, разумеется, возможности ваши, надобно знать, далеки от всемогущества. Звезду с неба вы не достанете, зато дождь с градом устроите запросто – на весь уезд. Столицу с четырех концов не запалите – а вот стог сена или там дом, в котором мы с вами сидим, – весьма даже свободно. И так далее. Говорю вам с большим знанием дела: и того, что у вас есть, вполне достаточно, чтобы устроить себе распрекрасную жизнь. Клады можете искать, людей очаровывать… Как это – что делать? Согласно моему, не удивляйтесь, многовековому жизненному опыту, всякий, обладающий даром, подобным вашему, принимался устраивать собственные дела… – его лицо озарилось. – Вот, скажем, что далеко ходить! Возьмем вашего опекуна. Военные – люди предусмотрительные, из-за того, что ходят под смертью, и потому привыкли составлять завещания загодя… Не угодно ли ознакомиться?
На его лице появилась хмурая сосредоточенность, он наклонился вперед, протянул руку, и она исчезла, словно заслоненная зеркалом фокусника. Джафар задумчиво приговаривал, делая такие движения плечом, словно откручивал что-то или ворошил:
– Завещание у нас, стало быть, в ящике стола, а ящик заперт на двойной замок, сработанный в славном немецком городе Бремене… От людей сойдет, да не от нас, так что мы быстренько сделаем… ага!
Он откинулся назад, рука вновь появилась, держа несколько листов гербовой бумаги.
– Интересуетесь? Вас это, пленительная хозяйка, тоже затрагивает…
– Читайте сами, – сказала Ольга. – Мне как-то неудобно.
– Теперь вас такие предрассудки не должны тревожить. Вы, хозяюшка, стоите в стороне от рода людского. Он – сам по себе, а вы – сами по себе. Так что вырабатывайте умение не особенно и обращать внимание на прежние правила и прочие этикеты. Ну, ладно… Итак, что у нас? Ну вот… Все, как и следовало ожидать, в случае кончины его сиятельства достается родной дочери Татьяне Андреевне. А чем же облагодетельствовали воспитанницу, Ольгу свет Ивановну? Ага, ага… А Ольге Ивановне светит капиталец в двадцать тысяч, помещенный на ее имя в петербургский банк господина Штейнгауза, да двести душ в этом и соседнем уездах. Негусто…
45 
