205 
Но ничего не выйдет – ее спокойствие не от излишнего суперменства, а от полнейшего неумения бояться риска и смерти. Попытайтесь заставить бедуина из сердца африканских пустынь проникнуться опасностями, подстерегающими пловцов на быстрой реке с коварными омутами и голодными крокодилами…
Сварог уютнее утвердил ноги на столе, поправил на коленях виолон и принялся бренчать:
- Над землей бушуют травы,
- облака плывут, кудрявы,
- и одно, вон то, что справа —
- это я.
- Это я…
- И нам не надо славы,
- ничего уже не надо,
- мне и тем, плывущим рядом,
- нам бы жить – и вся награда.
- Да нельзя…
Мара уже прекрасно усвоила, что эта песня в его устах означает крайний предел дурного настроения и откровенной хандры.
– Ты еще «Пляску смерти» виртуозно изобрази, – фыркнула боевая подруга, золотая дикая кошка на синем фоне.
Сварог, как ни в чем не бывало, ухом не поведя, заиграл «Пляску смерти»:
- Гроб на лафет! Он ушел в лихой поход.
- Гроб на лафет! Пушка медленно ползет…
- Гроб на лафет! Все мы ляжем тут костьми.
- Гроб на лафет! И барабан– греми…
В него полетел его собственный бадагар, чувствительно угодивший по уху, но карательных мер он предпринять не успел. Раздался короткий вежливый стук в дверь, и вошел брат Тивадар, косая сажень, мужик могучий и совсем бы симпатичный, если бы не жуткий синий шрам во всю правую половину лица, больше всего напоминавший отпечаток когтистой трехпалой лапы. Сварог виновато убрал ноги со стола, второпях свалив блюдце со сливами, кинулся подбирать узорчатые осколки, от смущения громыхая на всю комнату.
Словно не заметив, великан-монах уселся за стол, налил себе полстакана розового вина, медленно выпил и кивнул:
– Все готово. Завтра, с рассветом… Не прогуляться ли нам в аллеях, граф Гэйр?
Сварог охотно вскочил, подхватил шляпу – привык уже, как и следует дворянину, выходить под открытое небо непременно с покрытой головой.
– А я? – вскочила Мара.
– Лауретта, есть разговоры, касающиеся лишь двоих…
Мара разочарованно уселась – поняла уже, что с братом Тивадаром не поспоришь.
Неизвестно, что за гости посещали замок раньше. Но сейчас он прямо-таки лучился самым неприкрытым и непринужденным весельем. Одна из дверей в конце коридора оказалась приоткрытой, оттуда доносились переливчатые переборы Леверлинова виолона, сделанного на особый заказ в одной из лучших мастерских, и голос Делии, певшей с откровенно хмельной задушевностью:
- В тяжелой мантии торжественных обрядов,
- неумолимая, меня не встреть.
- На площади, под тысячами взглядов,
- хочу я умереть.
- Чтобы лился на волосы и в губы
- полуденный огонь.
- Чтоб были флаги, чтоб гремели трубы
- и гарцевал мой конь…
На первом этаже из-за толстой, надежно притворенной двери доносился тем не менее громоподобный хохот Шедариса, притопы и прихлопы под звон струн расстроенного дагараса[47], звяк кубков и уханье – там отдыхали от трудов праведных остальные четверо. Сварог сконфуженно покосился на спутника снизу вверх:
– Мои орлы не особенно вольничают?
Брат Тивадар усмехнулся здоровой стороной лица:
– Лишь бы они смогли завтра держать оружие…
– Смогут, – сказал Сварог. – Этого у них не отнять.
– Вот и прекрасно. Грешно не вино и не тот, кто его пьет. Вы не в обители виргинатов, граф…
Они спустились с невысокого крыльца, украшенного каменными мифологическими зверями, пошли меж двумя рядами высоченных и густых черных кедров. Вверху зашуршало, сердито цокнула белка. Уардах в двухстах, на невысоком округлом холме, на фоне потемневшего вечернего неба четко рисовалась высокая круглая башня, и маленькое окно под самыми зубцами было озарено изнутри чуть колышущимся пламенем свечи.
– Там и вчера всю ночь горела свеча… – сказал Сварог рассеянно.
– Разумеется. Там читают «Неостановимое поучение смиренного». Свод молитв, отгоняющих нечистую силу. Некий брат, чье имя забыто, составил ее в незапамятные времена…
– Давно читают?
– Не особенно. Последние четыре с половиной тысячи лет. Конечно, башню много раз чинили и перестраивали, а люди смертны, но чтение не прерывалось ни на минуту. Такова церковь, лорд Сварог…
– И это останавливает…
– Останавливает вера, – сказал брат Тивадар. – Это заклинание сплошь и рядом остается механизмом, послушно действующим в любых руках, а с молитвой обстоит несколько иначе… Успокойтесь, я не собираюсь вести с вами богословские беседы – ваше время еще не пришло. Человек сам должен почувствовать, когда для него настала пора идти в храм, – со своей печалью или стремлением к истине… Поговорим о конкретных делах. Все готово, как я уже сказал, мы можем отправиться на рассвете.
205 
