Мама миа…
Я ответил, не задумываясь:
– Вы еще поищите отпечатки моих пальцев на троллейбусной остановке. Там вы их тоже найдете. Откуда я знаю, как они очутились в квартире Хамовича!? Возможно, я заходил, когда там жили другие люди… не помню.
– Хорошая позиция для защиты, – язвительно сказал майор. – Ничего не помню, ничего не знаю, никому ничего не скажу.
– Я не защищаюсь. Я говорю чистую правду. Мне как-то не приходило в голову вести дневник, в котором каждый день расписан по часам – где был, что делал, какие планы строил. У вас есть такой кондуит?
– Нет. Но с памятью у меня все в порядке.
– А я тупой. Иногда даже забываю, как меня звать. Это преступление?
– Это болезнь. Вам нужно лечиться.
– Так вы хотите отправить меня в зону на лечение?
– Да, хочу.
– Спасибо за откровенность. Но с какой стати?
– Что ж, пришло время выложить свои карты на стол. Вот тогда и посмотрим, как вы запоете…
– Валяйте, – ответил я равнодушно.
Да пошел он!…
– Итак, проанализируем ситуацию, – начал майор. – За короткое время случилось четыре тяжких преступления, в которых просматривается ваше участие.
– Не понял… Почему четыре? Вы пока только два предъявили. Или мылите мне «паровоз»?
– Что ж, перечислим, – охотно согласился опер. – Убийство Хамовича – раз, убийство Чарнецкого – два, якобы похищение вашей подруги – три…
– Минуту! Что значит – якобы?
– А то и значит, что она до сих пор не объявилась. Так где вы ее закопали?
– Потом покажу, – процедил я сквозь зубы, едва сдерживая ярость. – Надеюсь, вы подскажете мне это место.
– И четвертое преступление, – продолжал, как ни в чем не бывало, Ляхов, – смерть некоего гражданина Жовтобрюха. Как вам такой расклад?
– Момент… Кто этот Жовтобрюх?
Удивительно, но я был спокоен и холоден как айсберг. Откуда в меня начало вливаться это потрясающее спокойствие, я не знал. Но у меня внутри вдруг начала произрастать уверенность, что уже сегодня я буду дома, а весь этот треп с опером не больше чем мелкая неприятность.
– Как, вы и его не знаете?
– А почему я должен знать?
– Ну, хотя бы потому, что он бывший ваш сосед.
– Не понимаю…
– Это у него купил квартиру Хамович. Теперь вспомнили?
– Нет.
– То есть?…
– Наша семья с ним не общалась. Это был замкнутый человек. Так что я и впрямь не знаю его фамилии. И никогда не интересовался. Для меня он был пустым местом.
– Ловко вы умеете наводить тень на плетень…
– Это по-вашему. Но я на вас не обижаюсь. У вас такая профессия – никому не верить. Когда выйдете на пенсию, вам будет нужна помощь психолога. С такими установками очень трудно жить.
– Возможно. Спасибо за совет.
– Пожалуйста.
– А почему вы не спрашиваете, что случилось с вашим бывшим соседом?
– Я похож на человека, страдающего манией любопытства?
– Как будто нет.
– Вот и весь сказ. Повторюсь – мне этот ваш Жовтопуз до лампочки.
– Жовтобрюх, – поправил меня Ляхов.
– Не важно.
– Придется просветить вас на сей счет…
Майор гнул свое; пусть его, думал я. Каждый развлекается, как может. Меня в данный момент почему-то больше интересовал таинственный талер, нежели допрос. Образ монеты засел внутри меня, как заноза, и все время напоминал о себе неприятным зудом.
Правда, я не мог не отдать должное майору. Ляхов все-таки сумел меня разговорить, хотя я и хотел закрыть рот на замок. Но что мне скрывать? К тому же протокол допроса опер не вел.
Похоже, Ляхов хочет взять меня на абордаж своими человеческими качествами.
Для начала он наехал на меня, как паровоз на Анну Каренину, а теперь начнет изображать из себя сочувствующего и сулить молочные реки и кисельные берега. А может для этой цели пригласит в кабинет какого-нибудь милягу.
– Просвещайте, – сказал я спокойно.
– Жовтобрюх был убит, – сказал майор, внимательно наблюдая за моей реакцией на его сообщение. – Притом каким-то садистом.
– Что я должен сейчас сделать, зарыдать? На кой ляд мне нужна эта информация? Это ваш крест – сталкиваться каждый день с изнанкой человеческой души. А меня увольте, я обычный обыватель.
– Дело в том, что Жовтобрюх был изуродован так же, как и Хамович.
– Вы предполагаете, что они оба были убиты одним и тем же человеком?
– Да. Практически со стопроцентной вероятностью. «Почерк» один и тот же.
– Я догадываюсь, что вы не договариваете…