Инстинкт раньше всяческих мыслей заставил Сварога рухнуть на землю и перекатиться к стене. И кабы не это, быть ему распоротым от уха до уха – сверкнувший в лунном свете клинок с шумом прорезал воздух там, где за миг до этого была голова Сварога.
Одетый во все темное незнакомец по инерции пролетел вслед за своим клинком, но на ногах удержался. Более того: ловко и проворно развернулся и вновь был готов без промедления пустить в дело широкий и короткий, похожий на мясницкий тесак, что сжимал в правой руке. Впрочем, может, это и не тесак был никакой, а ритуальный меч. Только вот брюху-то все равно, чем его вспорют.
Вскочить на ноги Сварог не успевал и сделал единственное, что ему оставалось при таком раскладе, – когда неизвестный кинулся в атаку, он крутанулся на земле, подсек бегущему ноги и, стоило противнику загреметь всеми костьми оземь, вскочил на ноги.
В теле ощущалась столь хорошо знакомая звенящая пустота, а в голове – холодная ясность, словно он вмиг переключением незримого тумблера превратился в запрограммированный на битву автомат.
Противник уже поднялся с земли, но не ринулся в заполошную атаку, как можно было предположить. Нет, противник, вопреки здравому смыслу (ведь на шум борьбы могут сбежаться), вдруг перестал торопиться. Противник стоял напротив Сварога, сжимая свой короткий широкий меч, и… смотрел.
Сварог не видел его лица – оно было закрыто черной лыжной шапочкой с проделанными в ней прорезями для глаз. Зато видел глаза. И премного странен был взгляд человека напротив. Сварог не помнил, чтобы так на него когда-либо смотрели. В этом взгляде не было ничего от простого интереса или от патологического любопытства палача к жертве, у которой тот собирается отнять жизнь. Это было нечто совсем иное.
Полное впечатление, что стоящий напротив человек хотел благоговейно запечатлеть в мозгу каждую его морщинку. Если и можно подобрать сравнение, то представим себе Микеланджело, который стоит с кувалдой перед статуей Давида, зная, что через секунду разрушит свое гениальное творение, и любуется им напоследок. Благоговейная ненависть, так можно сказать.
Стояние и гляделки закончились.
Противник ринулся вперед. Сварог уклонился, пропустил над головой свистящий клинок, рубящую воздух сталь, отпрыгнул, перехватил запястье, толкнул противника головой в стену сарая и, крутанувшись, провел завершающий удар пяткой под ребра. Противник распластался на земле, тесак отлетел в сторону.
Ну вот и все… Сварог вытер пот со лба. Он сделал шаг к тому месту, куда упал тесак, собираясь его подобрать…
Неизвестный, гибко прогнувшись, ловко, без помощи рук вскочил со спины сразу на ноги. И… выбросил перед собой руку, направив открытую ладонь с полусогнутыми пальцами в сторону Сварога.
В грудную клетку ударила, сшибая с ног, тугая волна. Сварог грохнулся на спину, больно приложившись обо что-то затылком («Ну да, там какая-то деревянная чурка валялась», – отстраненно промелькнуло в мозгу). Он потерял сознание на считанные мгновения. Но и этого хватило. Открыв глаза, Сварог увидел над собой одетого в черное незнакомца, уже заносившего тесак для удара.
И опять этот взгляд вперившихся в Сварога глаз. Взгляд был лучистым, поистине счастливым, словно незнакомец не человека убивал, а с богом напрямую беседовал. Он хэкнул и…
Где-то неподалеку, во дворе, прогремел выстрел. Голова убийцы дернулась, как груша под боксерским кулаком. Выронив тесак и подломившись в коленях, тот завалился набок. Сварог рывком поднялся с земли. Рефлекторно пощупал грудную клетку. «Что это было? Но точно не магия. Пресловутый энергетический удар? Выходит, от него магия ларов не спасает? М-да, неприятное открытие. – Сварог усмехнулся. – Главное, чтобы никто об этом не узнал».
Он нагнулся, подобрал с земли тесак. Автоматически проверил подушечкой большого пальца остроту лезвия. Острое, бляха.
К нему подошел Ключник, по-ковбойски вертя на пальце револьвер.
– Наверное, ты ждешь от меня чего-нибудь пафосного, вроде: «Теперь я твой должник»? – повернулся к нему Сварог.
– Считай, мы квиты, – сказал Ключник, опускаясь на корточки рядом с убитым. – Пропусти ты его мимо себя, он мог бы положить… не скажу всех, скажу «кого-нибудь». Меня, допустим. А это была бы для всех нас невосполнимая потеря, не так ли?
Ключник содрал с головы убитого лыжную шапочку. И тут же во дворе стало тесно – появились охранники, примчался запыхавшийся Ольшанский, пригнав вместе с собой тяжелую коньячную волну.