4 
…Если на борту «Адмирала» волнение в прибрежных водах не ощущалось вовсе (точнее говоря, пока не ощущалось), то катерок, напротив, швыряло немилосердно – океан просыпался, потревоженный судорогами агонизирующего Атара. Натуженно тарахтел паровой двигатель, упрямо толкающий хрупкую посудину в сторону суши наперекор серым бурунам и барашкам, ветер по-собачьи трепал цепочку флагов на короткой мачте, сигнализирующих всем желающим, буде таковые окажутся поблизости, что катер-де сохраняет полный нейтралитет и противоправных целей не преследует. Парламентеры мы, иначе говоря.
Играющий флагами ветер был удушлив. К запаху гари и дыма примешивалось зловоние гниющей плоти – под киль то и дело попадали качавшиеся на волнах останки всевозможных животных. Какое-то время назад влекомые инстинктом, охваченные ужасом хищники и травоядные, волки и агнцы бок о бок, все животные Атара – кроме разве что самых тупых, неспособных почувствовать дыхание приближающейся смерти, – бесконечным потоком неслись к океану, прочь от Тьмы. И бросались в его мутные волны, слепо надеясь там найти спасение от сошедшей с ума тверди… Вот такие вот последствия стемпида в планетарном масштабе, господа. Время от времени катер старательно огибал и тлеющие мачты, куски шпангоутов, фрагменты фальшбортов и прочие обломки кораблей деревянного тоурантского флота. Вражеский флот был расстрелян кабелотах в пяти слева по траверзу, и если здесь плавает столько дряни – интересно, что же творится там…
Пресветлый Тарос, что же творится с миром?!..
Рабан передернулся, пряча нос в воротник подбитой мехом форменной накидки.
Можно было, конечно, спуститься вниз, в крохотную каюту на корме, под прикрытие железа и стекла, присоединиться к компании трех угрюмых карабинеров, но он упрямо стоял на носу катера. Вцепившись в леера и щурясь от ветра, соленых брызг и валящего с небес серого «снега», Рабан смотрел на медленно приближающийся сумеречный берег. Ненависти к Ксэнгу он отнюдь не испытывал. В конце концов, старая гнида Ксэнг – командир, а приказы не обсуждаются, не правда ли? И пока не будем думать о том, что грам-капитан (согласно букве столь любимого Ксэнгом Кодекса мореплавания) не имеет права покидать борт без крайней на то необходимости – каковую необходимость он, что характерно, определяет для себя сам. Пока не будем думать и о превышении власти шторм-капитаном – пусть офицерский суд чести разбирается. Ксэнг ведь командир только в море. А на суше (или, для данного случая, в конвое – за неимением суши как таковой) он всего лишь барон, тогда как я – граф, граф Тратт, титулованный самолично королем Трагором. На суше и в конвое царят другие законы, там другие люди правят бал. Найдется управа и на Ксэнга. Мог бы и автоматчиков дать, скотина, а не жалких карабинеров…
Наконец мотор заглох, под днищем раздался протяжный скрежет, несколько каймов катер по инерции еще волокло по песку, и двое карабинеров в бригандинах и морионах, неизвестно, как и когда оказавшиеся на палубе, дружно спрыгнули в грязную прибрежную пену. Моментально приняли оборонительную позицию, направив в сторону берега стволы короткоствольных доказательств нейтралитета, а третий помог спуститься Рабану… Хотя – не столько помог, сколько сдернул грам-капитана вниз, в воду, и мигом закрыл от берега своим телом, но, надо признаться, проделано это было столь быстро и настолько пиететно по отношению ко второму на корабле офицеру, что иначе, как «помог спуститься», сие действие назвать было трудно.
А спустя секунду Рабан понял, в чем причина такой прыти: на песчаном берегу обнаружился еще один персонаж. Причем явно ждущий их прибытия.
На усыпанном пеплом берегу, едва различимый в задымленном воздухе, опираясь на сучковатый посох, стоял человек.
Более того: женщина. С перемазанным копотью лицом, с развевающейся на ветру гривой светлых волос. В изодранном, вроде бы полувоенном зеленом костюме. Она стояла неподвижно и терпеливо ждала, когда гидернийцы соизволят выбраться на сушу. Совсем юная, смазливенькая. На первый взгляд, безоружная. На тот же первый взгляд – одна… Хотя вон за той дюнкой можно, пожалуй, укрыть с десяток вооруженных до зубов съерконов[4]… Ну да делать нечего, придется рисковать…
Высоко поднимая ноги, чтобы голенищами сапог не зачерпнуть воду, подобрав подол накидки, Рабан двинулся вперед. Молчаливые карабинеры не отставали ни на шаг, держа пальцы на курках карабинов и слаженно сохраняя фигуру «клешня», коя, по мнению штабных высокоученых лбов, с семидесятипроцентной вероятностью защищает объект от поползновений со стороны потенциальных злопыхателей. Однако, заметим в скобках, против настоящих злопыхателей троица охранников с карабинами – как слепые мышки против голодного кота…
4 
