Особенно,... 
70 
– Дык, когда фриц вас раскатал и полез на нас, мы подумали, что нам кранты. А тут эти газетчики, ну, которые все утро по окопам лазили, из какого-то дрына сожгли все танки. А ихний фотограф лег за пулемет, да как начал немчуру косить. Так и отбились!
– А самолеты, самолеты-то как сбили? – продолжал расспросы майор.
– Так ихний главный, ну, этот, старший политрук, из карабина всех посбивал. Мы прямо офонарели!
От такого ответа Журавлев тоже слегка обалдел. Он, конечно, сразу вспомнил утреннюю встречу на рокадной дороге и старшего политрука, угостившего папиросой. Уже тогда майор обратил внимание, что, несмотря на утрированно штатское приветствие и интеллигентную речь, характерные мозоли на руках политрука выдавали в нем человека, умеющего обращаться с оружием. А уж глаза этого корреспондента совершенно точно были глазами, привыкшими смотреть через прорезь прицела.
Только поздней ночью ослабевший от потери крови Журавлев наконец попал в медсанбат, расположившийся в пустующем здании церквушки. К утру плохо обработанная рана начала гноиться. Хирург очистил рану, но это не помогло, начиналось заражение. Временами майор впадал в полубредовое состояние. Поэтому появление у своей койки корреспондентов Петр воспринял спокойно. Так, словно они были обязаны здесь появиться.
– Здравствуй, политрук! Сколько еще удалось сбить самолетов? – поприветствовал майор гостей.
– Кажется, у него бред! – тихо сказала какая-то молодая женщина. – Что с ним?
– Начинается заражение, – объяснила подошедшая медсестра.
– Ну, так сделайте что-нибудь, кольните ему антибиотики, – продолжила незнакомая девушка.
Политрук взял свою спутницу под локоток и что-то тихо сказал. Обостренный горячкой слух Журавлева уловил: «Пенициллин здесь появится только через год!»
– И что? – с вызовом переспросила девушка. – Давай бросим его, пускай умирает?! У нас же есть в аптечке антибиотики!
Политрук обреченно махнул рукой, отвел в сторону медсестру и начал втолковывать ей, достав из плоской сумки упаковку ампул. Сестра сначала противилась, но потом тоже махнула рукой и, взяв лекарство, начала готовить инъекции. Корреспондент повернулся к Журавлеву:
– Сейчас полегчает, майор! Полежи пока, мы тебя еще проведаем, а пока сходим, нужного нам человечка найдем.
Таинственные посетители ушли. Журавлеву сделали укол и, действительно, буквально через полчаса голова начала проясняться. Вернувшись в реальность, Петр осознал, насколько странно вели себя его гости. Но сомневаться в их доброжелательности не приходилось. Минут через пятнадцать майор даже нашел в себе силы и сел. Появился политрук с одним из своих друзей.
– Извини, майор, что задержались. Девушка наша насмотрелась на этот кошмар, – корреспондент окинул взглядом заваленный окровавленными человеческими телами храм, – и сомлела, пришлось на свежий воздух выводить. А ты, майор, я смотрю, уже огурцом! Надо же, как быстро!
– Я где-то читал, что пенициллин поначалу так и действовал, практически мгновенно, – сказал парень, одетый в стеганый бушлат. – Это теперь надо слоновьи дозы вводить. Ладно, Серега, оклемался твой майор, пойдем наружу, там подумаем, что дальше делать. Если тот раненый действительно Ясулович, то как мы его потащим, он же нетранспортабельный? А дожидаться, пока он придет в сознание, стремно – в любой момент здесь могут оказаться немцы.
– Что происходит, товарищи? – спросил Журавлев, уже вполне владея собой.
Политрук наклонился к самому уху Петра:
– Ты человек неглупый, майор, может, что и подскажешь. Видишь ли, у нас дилемма, как технического, так и морально-этического плана. Мы сейчас в окружении, но сплошной линии фронта еще нет. Лично мы, четверо, можем соскользнуть отсюда в любой момент. Но вот найденный нами человек не может двигаться, а вывезти его отсюда не на чем… Машинка наша, к сожалению, накрылась. Это технический вопрос.
– А в чем состоит морально-этический? – спросил заинтригованный Журавлев.
– Да в том, что здесь полторы сотни раненых, включая тебя, человека мне симпатичного, и просто так вас бросить на произвол судьбы мы не можем! Завтра здесь будут немцы, и самое лучшее, что вас может ожидать, это плен. Хотя конкретно для тебя смерть, возможно, предпочтительнее плена, но другие раненые могут думать иначе!
– Помоги мне встать, политрук! – Журавлев поискал глазами свои вещи.
Гимнастерка, шинель и портупея висели на спинке кровати. Галифе и сапоги с него не снимали. Корреспондент подставил плечо, и Петр с трудом поднялся. Добротная суконная гимнастерка была безвозвратно испорчена, но вот шинель, несмотря на сквозную дыру, еще могла послужить. Политрук помог майору одеться и выйти наружу. Уже стемнело.
70 
