– Пожалуйста, – ответил Рекс. – Мы и так одни Что вы хотите сказать?
– Что я запрещаю тебе делить и продавать угодья сэра Ричарда.
– Вы мне запрещаете! – воскликнул Рекс с чувством облегчения. – Но почему же? На это дает мне право завещание моего отца. – Завещание твоего отца не дает тебе ровно никаких прав, и ты это знаешь, – сказала она, словно повторяя заученные фразы; Сара следила за ней с растущей тревогой.
– Какая чушь! – воскликнул Рекс, искренне удивленный. – Я уже заручился советом моего поверенного.
– А ты помнишь, что произошло в Хэмпстеде в этот день девятнадцать лет тому назад?
– В Хэмпстеде? – переспросил Рекс, внезапно побледнев. – Именно в этот день, девятнадцать лет тому назад? Нет, не помню. О чем идет речь?
– Не помнишь? – продолжала она, порывисто наклонившись к нему и сурово отчеканивая каждое слово. – Ты не помнишь причину, почему ты оставил дом, в котором ты родился и который хочешь продать чужим людям?
Джон Рекс стоял, словно громом пораженный, кровь хлынула ему в голову, стучала в висках. Он знал что среди тайн человека, чье наследство он так подло присвоил, была одна, ему недоступная, тайна той жертвы, о которой некогда упомянула леди Дивайн, – и сейчас эта тайна должна была открыться, чтобы погубить его.
Сара тоже дрожала, но не столько от страха сколько от гнева; она бросилась к леди Дивайн.
– Так говорите же! Если вам есть что сказать. В чем вы обвиняете моего мужа?
– В гнусном обмане! – вскричала леди Дивайн, оскорбленная в своих материнских чувствах и горя желанием осадить противника. – Может быть, этот человек и ваш муж, по он не мой сын!
Теперь, когда страшная правда открылась. Джон Рекс, задыхаясь от гнева, почувствовал, что сидящий в нем дьявол яростно противится поражению.
– Да вы с ума сошли? Три года назад вы признали меня своим сыном, теперь же, когда я заявил свои права, вы сочинили эту ложь! Поостерегитесь, вы толкаете меня на самое худшее! Как я могу не быть вашим сыном, если вы сами меня признали? Закон на моей стороне, и я буду настаивать на своих правах.
Леди Дивайн быстро повернулась и, прижав руки к груди, посмотрела ему прямо в глаза.
– Да, ты получишь свои права! Ты получишь все, что тебе причитается по закону! О, как слепа я была все эти годы! Можешь продолжать обманывать весь свет! Можешь называть себя Ричардом Дивайном, но я открою позорную тайну, которую схоронил мой сын. Будь Ричардом Дивайном! Но Ричард Дивайн был незаконнорожденным, и закон не дает ему ничего!
Нельзя было усомниться в правдивости ее слов. Нельзя было предположить, что женщина, дом которой был так опозорен, могла придумать новую ложь, еще более порочащую ее самое. Но Джон Рекс все еще сопротивлялся истине. Пересохшими губами он спросил:
– Если ваш муж не был отцом вашего сына, то кто же его отец?
– Мой двоюродный брат, Армигел Эсме Уэйд, лорд Беллазис, – ответила леди Дивайн.
Джон Рекс задохнулся. Его рука рванула шейный платок, сдавливавший горло. Все его прошлое словно озарилось вспышкой молнии, и молния его ослепила. Его мозг, ослабленный излишествами, был не в силах справиться с этим потрясающим известием. Рекс покачнулся, и если бы не шкафчик с фарфором, к которому он прислонился, он бы упал. Затаенные мысли, скрытые глубоко в душе, нечаянно сорвались с его уст, и он почти бессознательно пробормотал:
– Лорд Беллазис! Он был и моим отцом… Это я убил его!..
Наступила жуткая тишина. Леди Дивайн протянула руки к убийце, только что произнесшему себе приговор, и со страхом и мольбой прошептала:
– Что вы сделали с моим сыном? Вы его тоже убили?
Но Джон Рекс не отвечал, он только мотал головой, словно бык на бойне, получивший смертельный удар. Перепуганная этой драматической развязкой, Сара Пэрфой все же не растерялась Вспомнив, что Фрэнсис Уэйд мог прибыть с минуты на минуту, она ухватилась за эту последнюю возможность спасения. Подойдя к матери, она коснулась ее плеча и сказала:
– Ваш сын жив!
– Где он?
– Обещайте, что, если я вам скажу, вы позволите нам беспрепятственно уехать из вашего дома?
– Да. Обещаю.
– Обещаете сохранить в тайне это признание, покамест мы не уедем из Англии?
– Обещаю все, что угодно! Вы женщина, и если у вас в груди бьется женское сердце, говорите! Бога ради, скажите, где мой сын? Сара Пэрфой выпрямилась. Взглянув на победительницу, она сказала нарочито ровным голосом, чеканя каждое слово: