Он откинулся в своем кресле и закрыл глаза. Спать не хотелось. Ему просто было надо подумать. Он сказал себе, что не смог бы приехать в Глазго в достаточно хорошей форме, чтобы выполнить свою миссию, если бы все еще стоял, опираясь о дверь туалета.
Найти адрес Алана Коннелли не составило для Келли никакой сложности. Карен Медоуз не была его единственной знакомой в полиции. А с учетом того, как закончился их последний разговор, требовать еще сведений было бы не очень умно.
Вместо этого Келли позвонил Джорджу Солту, отставному полицейскому, а ныне гражданскому клерку в Торки, который за скромную плату помогал Келли многие годы. Конечно же, речь шла не о наличных, что было бы открытой взяткой, и Джордж Солт, как и многие другие знакомые Келли во всех сферах жизни, никогда бы на это не пошел. Но он был более чем счастлив получить лишнюю пару билетов на хороший футбольный матч или ваучер на уик-энд в шикарном отеле.
Келли вздохнул. Единственная проблема в том, что, когда он был востребован как журналист, бонусы вроде билетов на футбольный матч перепадали ему от случая к случаю и он был вполне счастлив поделиться ими в целях поддержания нужных связей. Но сейчас ему приходилось расплачиваться из собственного кармана.
И теперь, пока длилось то, что задумывалось как примерно восьмичасовое путешествие, а уже сейчас тянулось не менее трех часов, Келли всерьез задумывался: была ли покупка билетов на концерт популярной мальчиковой группы в Эксетере (для одиннадцатилетней внучки Джорджа, тинейджеры стали рано взрослеть) хоть наполовину стоящим вложением денег.
Поезд вроде бы вполне удачно прибыл через Северную Англию в Шотландию, но затем случилась двадцатиминутная остановка перед центральным вокзалом Глазго, причиной которой, как любезно объяснил охранник, было то, что поезд опаздывал, а следовательно, свободной платформы для него не было.
В Глазго шел сильный дождь. Боясь прийти к родителям Коннелли слишком поздно, Келли поспешил к выстроившимся в ряд такси. Там была большая очередь, возможно, как подумал Келли, из-за плохой погоды, и, к его огромному раздражению, прошло еще не менее пятнадцати минут, прежде чем он забрался на заднее сиденье такси. Водитель не проявил энтузиазма, когда Келли дал ему адрес Алана Коннелли, и после примерно двадцатипятиминутной поездки, когда они подъехали к району Бель-Вью, Келли стало понятно почему.
Бель-Вью было не очень подходящим названием для одного из самых мрачных районов, которые Келли когда-либо довелось видеть.[5]
Развалившийся серый комплекс – ряды непривлекательных особняков и многоквартирных домов – растянулся на довольно большой территории. Келли подумал, что это было построено в шестидесятых, в период развития строительства, который все, имевшие к нему какое-либо отношение, старались забыть. Перед особняками были маленькие садики, абсолютно неухоженные, а сдающиеся многоквартирники утопали в траве. Или, точнее, в том, что некогда было травой. Сломанных остовов кроватей, старых шин и скрученных остатков брошенных велосипедов, казалось, было больше, чем деревьев или цветов, а если какая-то трава там и росла, то она либо превратилась в высокие и дикие клочковидные заросли, либо, что встречалось чаще, стала пыльным серым газоном. Адрес семьи Коннелли был: площадь Первоцветов, 23. Пока такси везло Келли все дальше и дальше вглубь района, он обратил внимание на то, что каждая улица была названа в честь какого-либо цветка. Площадь Колокольчиков, переулок Гардении, перекресток Камелий и совершенно неухоженная улица, которая оказалась главной дорогой Бель-Вью – авеню Цветущих Вишен. Келли вяло спросил себя, действительно ли там когда-нибудь росли вишневые деревья. Если и так, то ни одно из них не выжило, это точно.
И Келли снова спросил себя, зачем он приехал в Глазго. Неудивительно, что юный Алан Коннелли был фантазером. Любому можно простить излишне развитое воображение, если каждый день он возвращается вот в такое место. Слова полковника Паркера-Брауна о молодом парне, настолько погруженном в мир своих безумных фантазий, что у него вряд ли были шансы на карьеру в армии и вообще на карьеру, теперь начинали приобретать смысл. И чем дальше он ехал, тем больший.
Когда они заехали на площадь Первоцветов, водитель до предела снизил скорость. Теперь они буквально ползли. Номер двадцать три был в дальнем конце улицы. Его сад был окружен высокой, аккуратно подстриженной живой изгородью, изящной и ярко-зеленой на фоне Бель-Вью, где мало кто обременял себя такими излишествами.