Последние отзывы

  62  

Красивая молодая женщина с прической середины двадцатых – ну, супружница, конечно. Вот они оба с бутузом – вполне возможно, это и есть будущий краевед Никанор… Так, а что это у нас за подписанное фото? «Дорогому Олегу Николаевичу на душевную память». Подпись неразборчива… Елки-палки, да это же Фрунзе!

Вот теперь многое начинает проясняться – и переполнять энтузиазмом… Та же женщина, но уже этак через четверть века спустя – платье и прическа определенно середины пятидесятых. И рядом, несомненно, «дорогой Олег Николаевич», легко узнаваемый – но уже морщинистый, седой. Китель со стоячие воротником и полковничьими погонами, три ряда орденских колодок… Очень похоже, Олег Николаич, дражайший, тридцать седьмой тебя и не затронул вовсе – что, логически рассуждая, влечет приятные для антиквара сюрпризы…

Смолин вновь присел на корточки у нижних полок с папками. Только теперь он, приглядываясь вдумчиво, заметил, что на корешках красуются уже изрядно потускневшие, карандашом сделанные надписи: «Двадцатые», «Довоенное», «Великая Отечественная», «Александр III», «Николай II», «Колчаковщина». Покойный, несомненно, был педантом и аккуратистом: книжки расставлены по ранжиру, по форматам, толстые к толстым, тонкие к тонким, папки аккуратно подписаны… А это что?

Он вытянул очередную папку, гораздо тоньше остальных – в палец толщиной, не более. На корешке вместо указания конкретного исторического периода, вместо имени того или иного самодержца написано просто: «Федор Степанович». Интересно, подумал Смолин. Это что ж за Федор Степаныч такой, удостоенный, говоря канцелярским языком, выделения в отдельное делопроизводство?

Развязал тесемочки. Здесь каждый документ, с первого взгляда видно, обернут в целлофан – в отличие от первой просмотренной им папки, где все бумаги так и покоились стопкой. Сверху – большая фотография, наклеенная на плотное паспарту с вытесненным серебряной краской красивым штампом, свидетельствующим, что сделана она в «Фотохудожественной мастерской Г.Н. Вассермана на Мясницкой».

Несколько осанистых, благообразных, солидных господ сидят на полукруглым столом, вальяжно глядя в объектив. Усы, тщательно подстриженные бородки кое у кого, белоснежные воротнички, тщательно вывязанные галстуки, практически у каждого – ордена и медали, исключительно гражданские, какие-то жетоны на цепочках и без, часовые цепочки. Уверенные в себе, благополучные господа, ведать не ведающие, что через несколько лет грянет заваруха…

Некие смутные ассоциации закопошились у Смолина в голове, он еще не мог определить толком, отчего этот снимок ему вроде бы знаком… Справа – высокие, чуть ли не под потолок напольные часы в вычурном корпусе с верхушкой на манер европейского рыцарского замка, с фигурными деревянными балясинами и небольшими фигурками рыцарей… Слева – высокая ваза с низким широким горлышком на деревянной консоли с гнутыми ножками в стиле сецессион. Превосходно можно рассмотреть, что ваза украшена китайскими драконами – длинными, извивающимися, разинувшими усатые пасти. Где-то он всё это уже видел, но не в оригинале…

И тут у Смолина, что называется, в зобу дыханье сперло.

Потому что третий слева господин (обширная лысина, венчик темных волос, седая борода) был не кто иной, как Петер Карл Фаберже – или, на российский манер, Петр Густавович!

Теперь не оставалось никаких сомнений, что на снимке одна из малых гостиных в штаб-квартире Фаберже – Петербург, Большая Морская, двадцать четыре, где располагались и мастерские, и выставочный зал, и апартаменты семьи. Ну да, вот и следующая фотография, столь же аккуратно обернутая старым целлофаном, знакомая всем, кто в теме – тот самый выставочный зал на Большой Морской – огромная красивая люстра, протянувшиеся буквой «П» застекленные витрины, вдоль стен – высокие стеклянные шкафы. Не счесть антикваров, которые жаждали бы от жизни одного: чтобы их с мешком из-под картошки впустили в этот зал годочке в девятьсот десятом вежливо пригласили не стесняться, брать, что на них смотрит…

Ассоциации цеплялись за прекрасно известные факты, голова работала, как расчетно-наводящее устройство к зенитной ракете. Ошибки, конечно же, быть не могло – это именно что выставочный зал на Большой Морской, это именно что Фаберже со своими сотрудниками. И, если рассуждать далее, то в связи с Фаберже большая история запечатлела одного-единственного Федора Степановича – зато какого…

  62