48 
Двое двинулись вниз по склону. Мазур подождал еще немного – на случай, если покойничек соврал и там были еще и другие, если ребят понадобится прикрыть. Нет, тишина…
В сопровождении оставшейся двойки он двинулся вверх по склону. Без особой злости подумал: вот и пришли кранты господину капитану второго ранга В.П. Чеботарю, вот и пришел ему полный и окончательный амбец. Никто другой просто не мог бы все это устроить, заминировать избушку и засунуть в рацию компактный, но мощный заряд из хитрых спецназовских арсеналов. Значит, Чеботарь. Ну, а сигнал мог послать стопроцентно свой, ни о чем таком и не подозревающий радист Центра – старший по званию просто-напросто приказал ему отправить сигнал на такой-то частоте, не посвящая, разумеется, в детали и последствия. Случалось подобное, знаем…
Ну что же. Пока не зашевелится цепочка, пока не выяснят судьбу бесславно погибшей троицы местных уркаганов, пока у Чеботаря не зашевелятся подозрения – не убежденность еще, просто подозрения! – группа может считаться мертвехонькой, что в данной ситуации только на руку. Ах, как много можно наворотить, пока тебя считают мертвым, какие горы свернуть, господа мои…
И еще одно накрепко отложилось у него в памяти – физиономия спецназовца Вадика, опытного служаки, немногословного и несуетливого, как и его друзья.
Очень примечательным было выражение, непроизвольно возникшее на сей физиономии. Гораздо больше, нежели вполне естественного изумления, было непроизвольной, неприкрытой, неконтролируемой обиды.
Рано пока что делать заключения и утверждать со стопроцентной надежностью, но эта обида… Ну разумеется, наш крот никак не предполагал и думать не мог, что хозяева решили надежности ради списать в убытки и его. А следовало бы подумать раньше, соколик мой, следовало бы. Пора бы знать, что слишком много знающие пешки, вербованные подметки, обречены. Особенно в таких вот делах. И разнесло бы тебя в клочки вместе с нами со всеми, и надежнейшим образом были бы обрублены кое-какие концы…
Когда они собрались все вместе, Мазур, поочередно обведя их взглядом, сказал без особых эмоций:
– Ну что же, такие дела… Очень советую не ломать над всем происшедшим голову – не до того. Все тут люди взрослые, имеют кое-какое представление о сложностях жизни. Уходим по маршруту, нам, если помните, работать и работать… – Он сурово уставился на Лаврика. – Вопросы, товарищ научный консультант?
– Да нет, какие тут вопросы… – испуганно и растерянно пробормотал бородатый интеллигент.
– Вот и отлично, – сказал Мазур. – Шагом марш…
Часть вторая
Она где-то там
Глава первая
У человека было четыре тени…
Знаете ли вы сибирскую ночь? О, вы не знаете сибирской ночи!
А в общем, картина довольно близка к чеканным строкам классика, кокетства ради притворявшегося пасечником. Месяц, пожалуй, и в самом деле глядит с середины неба, необъятный небесный свод… ну да, раздался, раздвинулся еще необъятнее. Земля вся в серебряном свете, и чудный воздух и прозрачно-душен, и полон неги, и движет океан благоуханий – в данном конкретном случае речь идет, безусловно, об устойчивом амбре специфических китайских приправ, коими тянет от стоящих в отдалении двух огромных армейских палаток, где обитают безропотные жители Поднебесной империи, усердно выполняющие на раскопе роль чернорабочих.
И что там дальше? Ага, недвижно, вдохновенно стали леса, полные мрака, и кинули огромную тень от себя. Девственные чащи пугливо протянули свои корни в ключевой холод, весь ландшафт спит, сыплется величественный гром сибирской рыси, орущей где-то вдали, и чудится, что и месяц заслушался его посреди неба.
«А главное – на душе, – сказал себе Мазур, наизусть помнивший заученные в школе великие строки. – Насчет души Микола Василич попал в самую точку. Как про нас писано. А на душе и необъятно, и чудно, и толпы серебряных видений стройно возникают в ее глубине. Точно, про нас. Именно такие чувства, светлые и поэтические, рождаются в душе, когда сидишь таежной ночью, прижав к уху миниатюрный наушник, и подслушиваешь приватные разговоры сидящих за бутылочкой господ военных, понятия не имеющих, что к ним в палатку хитрюга Лаврик еще по светлому времени определил крохотный микрофон… Да еще предаешься этому пошлому занятию в компании своей последней женщины, которая в настоящий момент и не женщина вовсе, а боевая единица контрразведки соответствующего рода войск…»
48 
