– Ясна картина, – сказал подошедший Лаврик. – Машину они, конечно, услышали издали. И тут же сделали закладочку – на случай, если придется именно в этом направлении отступать… Не успели бы они смастерить эту штуку второпях при нашем приближении – заранее, конечно, запаслись. Не первый раз тут ездят, надо полагать, это мы, вахлаки, на чужую наезженную тропу вперлись, но кто ж знал…
– Ничего, – угрюмо сказал Мазур. – Осталось-то всего с километр, если напрямик; пешочком дойдем. Это нас бог наказал – поехали на дело, как баре, на черном джипе, с кондиционером и музыкой. Нам с тобой такая роскошь категорически противопоказана. Вот небесная канцелярия и восстановила социальную справедливость.
– Оно конечно, – задумчиво сказал Лаврик. – Если небесная канцелярия, то ничего тут не поделаешь… – Он оглядел Мазура. – Стой, ты что, так к ним и выходил? С гранатами?
– А что? – пожал плечами Мазур, бросив взгляд на пару гранат, по всем правилам подвешенных на клапане наружного кармана. – Здесь все так ходят, местная специфика… Пошли?
…Полуразрушенное строение оказалось спрятанным в распадке, словно горошина на дне берестяного туеска. Его можно было увидеть, лишь выйдя из-за любого из откосов.
Узенькая долина, широкий ручей, из которого там и сям торчали острые мокрые камни, – и на крутом пригорочке небольшое квадратное здание с многоярусной крышей. Поистине, идеальное место для удалившихся от бренного мира отшельников.
– Вот оно, – сказал Мазур. – Могила святого Мики, седьмая по счету и последняя на этой дороге… А ведь его, пожалуй что, в свое время из трехдюймовок прямой наводкой расстреливали?
– Очень похоже, – кивнул Лаврик.
Один снаряд в давние времена попал прямехонько в широкие двери, оставив рваный проем, еще парочка угодила в крышу, так что она наполовину обрушилась. Проломы выглядели не менее старыми, чем сам дацан, давным-давно заброшенный буддийский храм. Вне всякого сомнения, артиллерией здесь баловались лет восемьдесят назад, когда и тихую обитель затронули порожденные революцией жизненные пертурбации, – насколько помнил Мазур, сюда в свое время завернули отряды барона Унгерна, последнего авантюриста великой степи, славного настоящим размахом. Должно быть, здесь он с красными и собачился. Конечно, у кого именно были пушки, а кто оборонялся в дацане, сейчас сказать решительно невозможно по причине скудости исторических знаний. Может быть, и не Унгерн – тут в разное время гуляли еще китайские генералы-сепаратисты, цирики Сухэ-Батора, партизаны красные и белые, вообще непонятно кто – но все поголовно полагали артиллерию единственным средством убеждения…
– Стоп! – тихонько произнес Лаврик.
– А?
– Что-то там внутри шевельнулось, во-он в том окне…
– Ну, посмотрим… – щурясь, сказал Мазур.
– Ты – с той стороны…
– Ага…
Они рассредоточились, двинулись с разных сторон к унылым развалинам грязно-серого цвета – и вдруг залегли, не сговариваясь. Впереди захрустел щебень, в проеме бывшего входа показалась рослая фигура в грязном камуфляже – простоволосый, явственно пошатывавшийся мужчина. Что-то с ним было не в порядке – он шел к ручейку, качаясь, останавливаясь, припадая на правую ногу, то ли пьяный, то ли больной, то ли…
«Да нет, пожалуй что раненый, – подумал смотревший в бинокль Мазур. – Точно…»
Теперь он видел, что рваная пятнистая куртка надета на голое тело, а под ней торс обмотан какой-то грязно-белой тряпкой с многочисленными бурыми пятнами. И правая рука тоже. Человек – лет тридцати с чем-нибудь, славянин, заросший густой щетиной, – плелся к ручейку, морщась и кривя лицо, зажав в горсти мятую железную кружку. Опустился на колени у воды, зачерпнул, выпил залпом, еще одну…
Лаврик сделал многозначительный жест. Мазур кивнул и, привычно используя любые естественные укрытия, стал пробираться к дацану так, чтобы оказаться там раньше неведомого аборигена. Он видел, что Лаврик тоже двинулся вперед – бесшумно, целеустремленно.
Оказавшись возле высокого узенького окна, Мазур прислушался. Изнутри не доносилось ни единого звука. Тянуло прелью, пылью, нежилой, необитаемой разрухой.
Осторожно заглянул внутрь. На стене сохранился кусочек росписи – краски яркие, сочные, но понять, что там было изображено, уже решительно невозможно: какие-то широкие разноцветные линии, уголок затейливого узора… Внутри – ни перегородок, ни стен, одно большое помещение, в коем десятки лет хозяйничали атмосферические осадки, ветры и окрестное зверье. Пол покрыт сплошным слоем непонятной дряни, в уголке, под сохранившимся фрагментом крыши, подкладкой вверх лежит фуфайка защитного цвета, рядом – автомат, мятая пачка сигарет, вскрытая консервная банка с нетронутым содержимым…