Особенно,... 
82 
Теперь все иначе. Он остался бы один-одинешенек. Один на один с этим необозримым зеленым морем – Ален Бомбар, бля… У Бомбара хоть компас был. А тут и компаса нет. И есть ли за сопкой человеческое жилье, еще неизвестно. Вряд ли.
Так что эти двое, без стеснения обнимавшиеся в метре от него, казались единственным шансом на спасение. В глубине души он чуточку презирал себя за то, что остался сидеть, не ушел в тайгу, но ничего не мог с собой поделать… В вовсе уж бездонных глубинах подсознания истошно вопил крохотный городской человечек, жесткий и уверенный в себе лишь на шумных улицах сибирского мегаполиса.
– Ох, Эмиль…
– Слушайте, – сказал Вадим сквозь зубы, не сдержавшись. – Вы бы уж так нагло не обжимались… Я и обидеться могу.
Черт дернул за язык… Увидев бешеные глаза Эмиля, он поневоле вскочил, потянулся к карману. По-своему истолковав его движение, Эмиль рявкнул:
– За ножом, сука?!
Секунду они стояли друг против друга – потом словно вихрь налетел, Вадим оказался на земле, ничего не успев сообразить. Зато в следующий миг не осталось неясностей, когда грубый ботинок пару раз влепил ему под ребра так, что Вадим взвыл, вертясь ужом.
– Еще хочешь? – рявкнул Эмиль, стоя над ним с отведенной для удара ногой.
Рядом вдруг оказалась Ника, казавшаяся распластанному на земле Вадиму невероятно высокой, с надрывом вскрикнула:
– Дай ему, как следует! Пинком по зубам! Палач выискался, вешатель! Дай ему, выблядку, чтобы зубы брызнули!
И сама неумело попыталась пнуть от всей души. Вадим зажал лицо ладонями, защищаясь от удара. Правда, новых ударов не последовало. Прошло какое-то время, он осмелился отнять руки от лица, а там и слегка приподняться.
Эмиль оттащил Нику, бросил вполголоса:
– Да не пачкайся, малыш, об это дерьмо…
– Я, стало быть, дерьмо? – покривил губы Вадим, осторожно пытаясь встать на ноги. В боку кольнуло. – А вы тогда кто? За моей спиной трахались, как хомяки…
Отшатнулся – Эмиль одним прыжком оказался рядом, рывком поднял на ноги, зажав воротник бушлата так, что едва не придушил. Прошипел в лицо:
– Отдай нож, гандон! Ну?! Вот так… – Небрежно сунул кухонный тесак в боковой карман лезвием вверх. Тряхнул Вадима, взяв за грудки: – И запомни накрепко, козел: здесь ты не босс, а дерьмо дизентерийное. Усек? Каюсь, спали вместе, и неоднократно. Вот только вешать тебя не собирались.
– А будь вы на моем месте? – пискнул Вадим придушенно.
– Если бы у бабушки был хрен, она была бы дедушкой! – вдруг выкрикнула утонченная, рафинированная супруга, от которой Вадим в прежней жизни не слышал ничего непечатнее «черта». – Не мы тебя вешали, а ты нас. Что тут виртуальничать… Эмиль, а давай его бросим к фуевой матери? Пусть один тащится… – и мстительно улыбнулась: – Как повезет…
– Да зачем? – Эмиль осклабился по-волчьи. – Мы же современные люди, самую малость затронутые цивилизацией… Пусть плетется с нами. – Он встряхнул Вадима: – Только изволь запомнить, мразь: тут тебе не Шантарск. Начинают работать простые, незатейливые первобытные законы. Есть ма-аленькое странствующее племя. У племени есть вождь, есть любимая женщина вождя… И есть гнойный пидер, которому место у параши. Тебе объяснять, кому отведена сия почетная должность, или сам допрешь? Короче, все мои приказы выполнять беспрекословно. В дискуссии не вступать, поскольку права голоса не имеешь. Скажу «иди» – идешь. Скажу «соси хрен» – сосешь.
– Вот последнее – совершенно ни к чему, – серьезно сказала Ника. – А то я ревновать буду… Тебя, понятно, не его…
– Малыш, я ж чисто фигурально, – усмехнулся Эмиль, на миг подобрев лицом, но тут же обернулся к Вадиму с прежним волчьим оскалом: – Для пущей доходчивости и образности. В общем, поселяешься к параше. И попробуй у меня хвост поднять… Если не нравится – уматывай один. На все четыре стороны. Вон какой простор… Ну? – Долго смотрел Вадиму в лицо, ухмыльнулся: – Не пойдешь ты один, гад, обсерешься…
Встряхнув в последний раз, оттолкнул без особой злобы, отошел к Нике. Достал запечатанную в целлофан колбасу и стал ловко распарывать ножом обертку, пояснив:
– Надо поесть, малыш. Идти будем долго…
Вадим, вновь превратившийся в этакого человека-невидимку, сквозь которого беспрепятственно проходят взгляды, присел у дерева и закурил очередную сигарету. Как ни странно, он не ощущал никакой обиды, злости. Потому что все другие чувства перевешивала тревога и страх за жизнь…
82 
