Особенно,... 
139 
Так ничего определенного я от него и не услышал. А через три дня мы уехали на другое место; больше я Эмиля никогда не видел, и как сложилась его судьба – не знаю.
Может быть, он и уехал в Германию на волне перестроечных дел. О судьбе «репатриантов» пишут ужасы, но уверен: кто-кто, а Эмиль и там не потеряется, не превратится в жалкое существо, не способное войти в новое общество. Не говоря ни о чем другом, он в слишком большой степени немец.
Но только я думаю, что если Эмиль все же уехал в Германию, он будет тосковать уже по двум местам на Земле: по Волге возле Саратова, где он никогда не был, но где – настоящая Родина, земля отцов, фатерланд. И по северной части Хакасии – пронзительно-синему небу Центральной Азии, по озеру, по открытым пространствам, березнякам и тополевым зарослям вдоль рек; по сопкам, голым с юга, покрытым лиственницей с севера. Слишком уж хорошо он знал и чувствовал природу этих краев.
Примечание Буровского: такие… ну, почти такие ветерки в Хакасии действительно не редкость, и местные порой называют их духами. Те ветры, которые я видел, все же имели чисто естественную природу. Странные, интересные, но ветры. То, что описывает Андрей Ш., очень отличается от явления, которое я сам, да и любой «экспедишник» наблюдали много раз.
Глава 16
ДРУЖИНИХА Эпизод первый. 1987 г.
Теплые зеленые равнины, душистый воздух, идиллическая речка без крокодилов… может быть, это только ширма, за которой действуют какие-то непонятные силы?
Братья СТРУГАЦКИЕ
Место, о котором я расскажу, находится совсем недалеко от Красноярска – всего 100 километров по прямой. Здесь, между селом Юксеево и деревней Берегтаскино, в 1959 году нашли стоянку древнекаменного века. Моя цель была – частично раскопать, максимально изучить стоянку.
Стоянка находилась на остром мысу, останце бывшей террасы Енисея, поднимавшемся метров на 8 над поймой. 12—15 тысяч лет назад стоянка лежала на берегу Енисея. С тех пор Енисей давно ушел отсюда в свое нынешнее русло, и стоянка оказалась в двух с лишним километрах от современного берега.
С одной стороны останец террасы подмывала речка Дружиниха. Как раз в этом месте она выходила на равнину и начинала петлять по пойме, перед тем как впадать в Енисей.
Жить возле самой стоянки было плохо; дров не хватало, не было хорошей воды: речка Дружиниха уже в июле еле-еле сочилась, и вода была застоявшейся, скверно пахла.
Поэтому лагерь поставили на взгорке у берега Енисея; там, где в великую реку впадает крохотная Дружиниха. Тут шумел сосновый лес; сухие ветки то и дело шлепались на землю. Чего-чего, а воды в Енисее хватало. И было тенистое место, чуть выше окружающих пойменных лугов, – значит, комаров относило ветерком, и жить было куда комфортнее обычного.
Каждый день на работу ходили пешком – какая же машина в экспедиции Дворца пионеров?! Дежурные варили обед и приносили его на раскоп, и только вечером, когда уже начинало темнеть, мы дружно топали обратно в лагерь.
Но, разумеется, оставить раскоп «беспризорным» было никак невозможно. Вдоль всего поселения, мимо раскопа, шла дорога из Берегтаскино в Юксеево. Была дорога вдоль берега, мимо нашего лагеря, но эта дорога была такая, что после первого же дождя по ней проходил только трактор. А полевая дорога, что шла мимо раскопа, хоть и километров на пять дальше, зато в любую погоду проезжая, и без особых трудов. Так что в любое время суток могло принести кого-то на раскоп, и мог себя повести этот кто-то решительно так, как угодно.
Кроме того, в Берегтаскино прекрасно знали, кто здесь копает и где именно. Обычно мы уходили с раскопа после того, как мимо нас проезжали работники из полей. Но ведь и из деревни за два километра прийти было совсем не сложно…
Поэтому на раскопе оставалось «боевое охранение». Скажем, двое дежурных оставались на раскопе сразу же, как уходили остальные. Или двое ребят сидели ждали, когда дежурные поужинают и придут.
Возле холма-останца, возвышавшегося над равниной-поймой, стояла палатка. В ней хранили инструменты, все нужное для работ. И было, конечно же, место для ночевки двух людей. Был запас консервов, чая, чайник, котелок… словом, можно было жить.
Дежурные могли делать все: петь песни, орать, развлекаться, как угодно. Лишь бы караулить раскоп и не позволить никому в него залезть. Важно было уже то, что все местные отлично знали: на раскопе всегда кто-то есть. Не помню, чтобы за годы работ кто-то пытался вести себя нехорошо: скажем, покопаться в раскопе, чтобы найти там с тонну-другую золота.
139 
