48 
— Я и правда очень занята. — У Син уже спину сводило от напряжения. — Если ты с деловым визитом, мое агентство открыто с девяти до...
— Это частный визит, Син, — проговорил он с еще более подозрительной, чем уже привычная ей неприязнь, мягкостью.
Но и не визит вежливости! Вульф никогда их не любил!
— Ребекка сказала, ты спрашивала обо мне, — смущенно кашлянул он.
— Не о тебе. О твоем здоровье, — поправила Син, чтобы сбить с него спесь: пусть не воображает, что она хотела выведать у Ребекки какую-либо личную информацию. — Если быть точной, меня интересовал даже не весь ты, а твоя щиколотка!
— Мне приятно твое внимание и ко мне, и к моим составляющим. — Он картинно поклонился: — Благодарю.
— Вульф, послушай...
— Ты вернула мне мои вещи, которые я оставил у тебя тогда... — Он намеренно сделал долгую паузу. — Так вот, кое-что я не получил. — Опять мучительная пауза.
— Не получил?.. — Син старалась выиграть время, чтобы переждать приступ подкатившей дурноты. — А, это ты, должно быть, о красках? Но ты так взъярился на меня, когда я их привезла, что я и подумать не могла, что ты их хватишься. — Она слегка пожала плечами, чтобы безразличие выглядело более убедительно.
Ей не надо было оставлять у себя этот ящик! Но она не устояла перед соблазном сохранить хоть какую-то частичку того Вульфа, которого знала и любила... И которого больше нет... Лучше бы она не была столь сентиментальна — Вульф не стоял бы сейчас здесь.
А все же, почему прошло так много времени, прежде чем он обнаружил пропажу?..
Син вскинула голову, решив побороть свой страх перед ним; волосы цвета новой луны тяжело всколыхнулись и снова успокоились на плечах.
— Почему ты перестал рисовать, Вульф? — спросила она без обиняков.
— По той же причине я руковожу теперь «Торнтон Индастриз». — Ответ дался ему с трудом, хотя он и старался не показать Син своего напряженного волнения.
— Деньги? — предположила она, и сама не вполне веря в то, что причина в этом: едва ли Торнтонам грозит нищета!
— Разумеется, нет! — отмел он сразу неверную посылку. — Тебе известно, что деньги меня не интересуют.
— Если ты к ним так равнодушен, чего ради тратить жизнь на то, чтобы их становилось все больше? — Она смотрела на него вопросительно.
— Ради того, что заставило меня бросить живопись, — был ответ.
— Мы движемся по кругу. — Син раздражалась на себя за неспособность понять, что же он имеет в виду.
— Однажды ты сама произнесла слово, ставшее причиной всему. — Он тяжело вздохнул. — Виноват. И живу с этим. — Он говорил о своей вине как о чем-то давно выстраданном и решенном. — Ненавижу «Торнтон Индастриз». Всегда ненавидел. И буду ненавидеть всегда.
Син напугал огонь, вспыхнувший в янтарных глазах; она физически ощущала его несвободу от чего-то, ей неизвестного. Вина? За что и перед кем? За связь с женой брата? Но сама по себе (и то, сколько это тянется!) такая вина не могла безвозвратно стереть улыбку с его лица, отучить его смеяться; отнять у него то дело, которое он любил больше жизни и ради которого в эту жизнь пришел, — его картины.
— Не смотри на меня так, Син, — не попросил, а потребовал он. — По этой же причине семь лет назад ты разорвала нашу помолвку. — В его глазах плеснулась та же самая боль, которую так остро чувствовала Син.
— Семь лет, — повторила она. — Это очень долго, Вульф. Ты столько раз мог все изменить, если бы захотел. — В ее словах звучала неподдельная горечь.
— Алекса было не вернуть, — покачал он головой.
— Но можно было хотя бы попробовать порвать с его женой! — буквально прокричала ему Син, отпуская на волю сдерживаемые до сих пор — столько лет! — эмоции. — Ты давно должен был это сделать, Вульф, а не вовлекать все новые жертвы в вашу грязную интригу... Слава Богу, Ребекка оказалась умнее; ей тоже требовалось для счастья гораздо больше того, что ты предлагал! И даже если она ничего не знала а тебе и Барбаре, она верно почувствовала, что из вашей свадьбы ничего путного не выйдет. Ей повезло, что она вовремя спохватилась! — Син дышала трудно и тяжело; грудь высоко вздымалась при каждом вздохе, как после подъема в гору. Отчасти так оно и было: она долго шла к этому разговору с Вульфом.
Как он посмел явиться сюда, зачем разбередил старую рану?! Поправить уже ничего нельзя, а призраки прошлого — ее горечь, отчаяние и боль — вырвались из небытия, чтобы завладеть душою Син именно тогда, когда ей так важно было думать о том, каким будет завтрашний день...
48 
