Последние отзывы

  62  

— Можно спросить… — произнесла Элвиг.

Он очнулся:

— Да?

— Какова судьба моей регондии? — она подошла вплотную, подняла руку и легонько коснулась пальцем золотого цветка на отвороте его камзола.

…Того грядущего, откуда он пришел, словно бы сейчас и не существовало, как и всех сложностей. Он словно бы просто-напросто плыл по течению, ни о чем не сожалел и ничем не терзался. Жизнь казалась удивительно легкой и простой — и вряд ли стоит подозревать в этом некие наведенные на него чары…

Девушка смотрела ему в глаза пытливо и неотрывно.

— Я только не знаю…

— Что?

— Как полагается отвечать согласием, — сказал он, глядя в эти прекрасные, диковинные, непривычные глаза.

— Очень просто, — прошептала Элвиг, зажмурившись. — Поцелуйте меня…

Савельев прильнул к ее губам, тончайшая ткань под ладонями оказалась невесомой, неощутимой, зато объятия были настоящими, жаркими. Мимолетная укоризна и недовольство, мелькнув где-то на обочине сознания, тут же канули неизвестно куда, и посторонних мыслей не осталось никаких…

…Сердце заходилось в смертной тоске так, что могло вот-вот остановиться. Он прекрасно понимал, что оказался в тисках ночного кошмара, страшного сна, но поделать ничего не мог. И проснуться не мог, как ни порывался.

Он парил в черной пустоте, не видя и не ощущая своего тела, он не дышал, не мог пошевелить рукой или ногой и головы повернуть, осмотреться не мог. Словно доисторическое насекомое в янтаре. Везде, куда достигал его застывший взгляд, колючими огоньками, сверкающими, просто яркими и вовсе уж тусклыми светили звезды. А впереди, перед ним, непонятно на каком расстоянии, застыл огромный, безукоризненных геометрических очертаний диск, покрытый россыпью синих и темных пятен — частично их укрывали от взора, заволакивали снежно-белые полосы самых причудливых очертаний.

Медленно, но неотвратимо он приближался к этому загадочному диску. Нельзя сказать, что диск разрастался на глазах, но он откуда-то знал, что приближается. Неотвратимо. Под неумолчное сопровождение глухого ворчанья, словно бы звериного, невнятного, булькающего бормотанья, напоминавшего горячечный бред идиота, звонкие щелчки, стрекотанье. Все эти звуки порой казались то издаваемыми неведомыми живыми существами, то, наоборот, представлялось, что они имеют некую механическую природу — то так мерещилось, то этак, не было ясности…

Потом ему представилось, что он сейчас не человек, а какой-то исполинский камень, грубых, неправильных очертаний, ничего общего не имеющих с рукотворностью. Он и был этим камнем — и, хотя камни безусловно сознания и разума лишены, этот словно бы переживал массу разнообразнейших чувств, и все до единого чувства представали неприглядными, отталкивающими, мерзкими — гаденькое злорадство, лютая месть, доставлявшая прямо-таки физическое наслаждение, подленькое сладострастие, от которого подступала тошнота к горлу. И злоба, злоба, злоба, не имевшая пределов, какая-то нечеловеческая. В распространявшемся далеко вокруг, словно запах от залежавшейся падали, ореоле он двигался в черной пустоте, среди бесчисленных звезд, прямехонько к увитому белыми полосами диску — и в очертаниях иных темных пятен вдруг стало усматриваться что-то крайне знакомое, но он не понимал что. Неотвратимость бесшумного полета, невидимое облако омерзительных чувств парализовали ум и волю, он словно бы бился, скованный мраком, пытаясь выбросить себя из этого ужаса, — и не получалось никак…

Кажется, он беззвучно кричал — и очнулся весь мокрый, в липком поту, с отчаянно колотящимся сердцем и затухающей тошнотой. Ошалело огляделся, еще отходя от кошмара, с невероятной радостью обнаружил, что наваждение рассеялось, сгинуло, что он лежит в огромной постели под балдахином, прямо-таки закутавшись в груду смятых тончайших простыней. Блаженно прикрыл глаза. Кошмары ему снились и раньше — не говоря уж о тех, что насылал тогда, в обозе, Золотой Демон, — но никогда он не испытывал, проснувшись, столь пронзительной, дикой, восхитительной радости от того, что все кончилось…

Подошла Элвиг, наклонилась над ним, взглянула озабоченно. Ее чистое, свежее личико, обрамленное падавшими в беспорядке темными прядями, было чистым, свежим, серьезным:

— Все в порядке? Ты вдруг так завопил, что я подпрыгнула…

— Сон, — сказал он, блаженно улыбаясь простиравшейся вокруг реальности. — Кошмар дурацкий…

  62