36 
– Да верю я тебе, верю, – успокаивающе замахал руками Кирпич. – Будь они наши, разобрались бы на правилке. Но для таких, как эти, закон не писан.
– Меня пытался достать Чагирь. Я его узнал.
– Времена меняются, Муха. Юрики[33] уже не такие пошли, как в былые годы.
"Положенец" тяжело вздохнул и продолжил:
– Впрочем, что юрики – басивалы[34] теперь мазу держат[35] за бандырей… эх, глаза бы этого не видели! А что касается Чагиря, так он давно в столицу перебрался, в шестерках у местных крутых ходил. Поговаривали, что и мокрухой на хлеб с маслом зашибал. Дачу построил…
– Теперь его дача на два метра ниже уровня земли… сука! – Муха заскрипел зубами от едва сдерживаемой ярости.
– Туда ему и дорога, пусть за ним дешевки плачут. Но базар идет вовсе не о нем, а о том, что тебе шьют пристяжь[36] с колуном по уговору[37], отправившим ногами вперед оч-чень многих.
– Когда-то Толоконник был моим корешем, я не скрывал и не скрываю этого. Но теперь у него свои дела, а у меня – свои.
– Так-то оно так… – Кирпич снова жадно припал к горлышку пивной бутылки. – Уф! Ништяк… Вот я и говорю, что все равно нужно тебе когти рвать подальше отсюда. Пока все не образуется. У нас тут за год по две команды бандырей в каждом районе меняется, так же и в Москве. Через дватри года о тебе и думать забудут. "Капуста" есть?
– Немного.
– С общака[38] поможем.
– Спасибо, дядя Костя, – прочувствованно сказал Муха, пожимая руку Кирпичу. – Не забуду… Мне еще и ксивы нужны. Хочу за бугор лыжи навострить. С ним, – показал он в мою сторону. – На тех, кто выдернул нас из зоны, надежды мало. Они обещали и загранпаспорта. Но теперь я им не доверяю. Кто-то из них ведь навел на меня Чагиря.
– Документы справим, будь спок. По этой части у меня все схвачено. Была бы "зелень". А она есть. Но что касается твоих корешей, поспособствовавших вашему полету[39], то здесь еще нужно разбираться.
– Я их зарою по самые…
– Не кипятись. Может, у них просто стукачок завелся. Вот и нужно посадить этого жука на горячую сковородку.
– Найду гада, век свободы не видать!
– Ты вот что, братан, собирай потихоньку вещички, пока я тебе майстрячу визу и билеты, а затем намыливай пятки. Я тут сам займусь этими делами скорбными. Можешь не сомневаться, исполню в лучшем виде. Такие дешевки и для нас опасны.
Лысый старикан и молчаливый мордоворот с челкой после этих слов Кирпича дружно закивали.
– Вот и лады, вот и договорились. – Кирпич наполнил стаканы. – За успех!
Пьянка продолжалась до позднего вечера. Около полуночи по приказу Кирпича нас подвезли поближе к снятой нами квартире. Осторожный даже во хмелю Муха не хотел, чтобы кто-либо знал, где наша нора, а потому мы шлепали по ночному Питеру добрых полчаса, пока наконец не добрели ко входу в наш подъезд.
Всю дорогу меня занимала только одна мысль: "Наконец-то… Наконец-то… Еще поворот – и финишная прямая. Где ты прячешься, Толоконник? Жди, Волкодав уже спущен с цепи и идет по следу. Жди…"
Я даже мысли такой не допускал, что Муха за рубежом не кинется в объятия дорогого друга Саши Толоконника. Ему просто деваться было некуда: языков он не знал, связей в чужих странах не имел, а денег с общака нам в лучшем случае хватит на месяц при жесточайшей экономии.
А то, что Муха в разговоре с Кирпичом открещивался от Толоконника, было туфтой, враньем – уж ктокто, а я это знал…
Засыпая на маловатой для меня кровати, я бормотал где-то услышанные частушки: "Ох, мать честная, кровать тесная. Куплю новую кровать – придет милка ночевать!"
И вздыхал – помечтай, пока в сознании…
Похоже, мне и на свободе светит монашеский образ жизни – Муха не отпускал меня ни на шаг. Но про девок ладно, наверстаю, какие мои годы, а вот выйти на связь с Кончаком я просто обязан. Притом немедленно, не позднее полудня следующего дня.
Киллер
Половина осени прошла в сплошных тренировках на пределе возможностей. Истязая тело, я пытался хотя таким образом заглушить зуд нетерпения, не дававший мне покоя ни днем, ни ночью. Мысленно я уже шел, бежал, летел в Катманду и дальше – на родину, потому что был стопроцентно уверен в результативности своих будущих изысканий.
Наконец я обрету имя, родных, друзей, свой дом, и тогда память обязательно вернется ко мне, и я стану нормальным человеком. С этой мыслью я ложился спать вечером и вставал на заре. Эта мысль преследовала меня в горах, где я тренировал выносливость, и в ледяной воде низвергающегося со скал потока, под которым я подолгу стоял, с помощью медитации регулируя температуру тела, и когда совал руки в кипящее масло или ходил по горящим углям…
36 
