95 
Ко всему прочему, я потерял Акулу – мы с Мухой появились в Афинах уже после отхода нашего незабвенного "скитальца морей".
Но нет худа без добра – пока Муха терзал телефоны в каком-то Богом забытом рыбацком селении, куда мы причалили, разыскивая, как я понял, Толоконника, я, не долго думая и нимало не заботясь о порядочности, толкнул чудо морского кораблестроения за весьма неплохие бабки.
Конечно, катер стоил гораздо дороже, но пиратского вида грек, судя по повадкам, самый крутой в селении и наверняка контрабандист, только хитро осклабился, когда я всучил ему найденные в рубке документы на позаимствованное у незадачливых "ниндзя" плавсредство, и выразительным жестом изобразил тюремную решетку.
Я с ним согласился: неизвестно, кто больше рискует – я или он. Но мне-то все до лампочки, а ему еще нужно так перелицевать катер, чтобы, во-первых, никто его не узнал, а во-вторых – не задавали вопросов типа: где это полунищий рыбак наковырял столько бабок, чтобы приобрести такую дорогую штуковину?
О своем гешефте, понятное дело, я Мухе не рассказал. Он пребывал в уверенности, что катер, как мы и решили, на полных парах ушел в открытое море.
И теперь толстая пачка баксов согревала мне душу и сердце, вселяя уверенность хотя бы в том, что профессиональному ликвидатору Волкодаву не придется опуститься до примитивного воровства, чтобы выжить в Греции, пока не завершится операция "Брут" или не появится связник с моими "командировочными".
Кроме меня, в забегаловке были и другие людишки с белой кожей, невесть как очутившиеся в столице Греции и выпавшие по милости судьбы в осадок на самое дно цивилизованного общества. Единственным их отличием от аборигенов, на мой взгляд, была полная безнадега и готовность пропить даже душу; по сравнению с этими отбросами, самый захудалый пиндос[51] выглядел по меньшей мере принцем голубых кровей.
Правда, в таверну заходили и люди поприличней, в основном рабочие и мелкие служащие. Эти кучковались возле стойки бара и вокруг столиков, стоящих у окон.
Они вели чинные беседы и пытались не обращать внимания на шумные компании, окопавшиеся в темных углах.
Все это я успел подметить, когда проводил рекогносцировку на местности – мой любимый бзик, дурь, наваждение, можно назвать как угодно, под девизом: "Пришел, увиделся и слинял, но только по лично проторенной дорожке".
Я органически ненавидел даже самые скрупулезные схемы и карты, пусть и составленные асами разведки, и всегда норовил все попробовать на зубок, чтобы потом не ломать ноги на якобы ровном месте. В этом случае мой менталитет был всегда на высоте – хохол никогда не поверит, пока не проверит…
Сначала я увидел топтунов.
Мой стол находился у окна, я хлебал свою бурду с уксусным привкусом и время от времени с деланным безразличием посматривал через, как ни странно, хорошо отмытое стекло на уличную суету.
И в один из таких моментов я вдруг почувствовал неприятный холодок между лопатками – по меньшей мере три человека из толпы, роящейся длинными суетливыми жгутами, никуда не торопились; они фланировали по тротуару с туповато-задумчивыми физиономиями, пытаясь изобразить интерес к окрестным "достопримечательностям", среди которых замызганная таверна, где я ждал связника, могла показаться непредвзятому наблюдателю собором Парижской Богоматери.
Неужто по мою душу? Вариантов просчитывалось не много: или я приволок сюда хвост, или явка засвечена. И тот, и другой, мягко говоря, грубо выражаясь, был мне нужен, как пастору триппер.
Напрашивалось единственно разумное решение неожиданно возникшей проблемы: ноги в руки – и огородами к своим. Но вопреки здравому рассудку я не сдвинулся с места, лишь небрежным движением расстегнул "молнию" потертой кожаной куртки, скрывающей пистолет с глушителем – на всякий случай.
Драка меня совершенно не пугала, пусть и под кровавым соусом – неопределенность с операцией "Брут" и мое чересчур затянувшееся сожительство с вконец обнаглевшими тараканами раздраконило меня до полного озвережа. И я, сам себе в этом не признаваясь, втайне ждал оказии набить кому-нибудь морду для разрядки.
Мои размышления и сомнения разрешились с удивительной быстротой – массивная резная дверь таверны, обитая по краям начищенной латунью, со скрипом отворилась, и на пороге нарисовался… Акула! Неужели он и есть мой афинский связник?! Не скрою, я удивился до потери пульса.
95 
