— Ничего, успокаивал нас Дитяткин. — Как говорят, Бог не выдаст — свинья не съест. Что-нибудь придумаем…
Нам повезло. Пробираясь по садам и огородам, мы услышали громкий разговор:
— Да хай ему грец, цему старосте. В селе тихосенько, даже кочеты не спивают. Пийдемо Гнат до Тайки. Вчора горилку гнала — согреемся трошки…
— Ладно. Только недолго. А то влепят нам в полиции…
Скрипнула калитка — все стихло. Мы догадались, что здесь и находится дом старосты.
— Пора, братцы. Самое время брать, — скомандовал Дитяткин.
— Паша к калитке, Толик — следи за улицей. Юнга — со мной.
Взошли на высокое крыльцо.
Дитяткин постучал.
— Кого еще там принесло? Ты, Игнат? — донесся из-за двери заспанный женский голос.
— Свои…
— Какие еще свои? Свои разные бывают, — недовольно пробубнил опять тот же голос.
— Открывай! А то дверь взломаю, — негромко, но внятно потребовал разведчик.
Послышались тяжелые шаги, загрохотали засовы, и перед нами предстал лысоватый грузный мужчина в ночной сорочке поверх голубых галифе…
— Староста?
— Хотя бы…
— Собирайся, пойдешь с нами!
— Куда?
— На кудыкину гору…
Прикрыв за собой наружную дверь, вслед за хозяином мы прошли в избу, где тускло горела настольная керосиновая лампа. Окинув нас пристальным взглядом, и, как мне показалось, чему-то улыбнувшись, староста молча надел ватник, натянул серую шапку и начал что-то складывать в мешок. Ожидая подвоха, Дитяткин наблюдал за каждым его движением.
— Ничего, Маруся, не волнуйся. Вот увидишь — все будет в порядке! — успокаивал староста плачущую женщину, нежно погладив ее по плечу.
Откровенно говоря, зная о зверствах фашистов и полицаев, я был удивлен спокойным, ровным голосом старосты и его отношением к жене.
По дороге наш пленник не пытался бежать. Звать на помощь он, правда, не мог: предусмотрительный Дитяткин сунул ему в рот кляп, на который сгодилась флотская рукавица.
Без происшествий мы добрались в условленное место на берегу моря. И, как было условлено, Тополов с помощью карманного фонарика подавал сигналы в сторону моря.
Тянулись минуты и, казалось, что мы попусту тратим время. Но вот, точно маленькие звездочки, замигали знаки «морзянки».
— Вас понял. Ждите шлюпку, — разобрал я.
Где-то через четверть часа из ночной тьмы вынырнула шлюпка. Скоро мы все разместились в ней.
Когда подошли к «морскому охотнику», Дитяткин, не очень-то вежливо подсаживая старосту на катер, в сердцах произнес:
— Давай, давай пошевеливайся, холуй фашистский!
Тот в свою очередь посмотрел на разведчика с горечью и сожалением…
Каково же было удивление, когда на только что пришвартовавшийся в Сочинском порту «морской охотник» пришел полноватый майор и, развязав руки старосте, трижды расцеловался с ним.
— Сергей Львович Ермаш, — кивнув в сторону майора, шепнул мне Лебедев. — Заместитель начальника разведотдела…
Между тем майор громко проговорил:
— Рад видеть тебя, Вадим Иванович! Скажи спасибо нашим отчаянным братцам, особенно Дитяткину. — И с лукавой усмешкой обратился к Василию: — Знакомьтесь, Дитяткин, — капитан-лейтенант Фомичев…
Дитяткин зарделся своей почти девичьей улыбкой и, не поднимая глаз, протянул руку. «Староста» сердечно пожал ее.
— Вадим Иванович выполнял особое задание нашего командования. Почему не сообщили вам? По законам конспирации… Всякое могло случиться… Не обижали они тебя, Вадим Иванович?
— Все хорошо, Сергей Львович, — поспешно ответил Фомичев.
— Только вот зачем мальчонку на такие задания берут?
После объяснений Дитяткина, капитан-лейтенант дружески распрощался и вместе с майором вышел на причал.
Тайна приоткрывается
Наш «558» находился не в доке, как передали еще на барже по рации Дитяткину, а стоял на территории судоремонтного завода, эвакуированного из Крыма.
Там впервые я увидел свой катер, как говорится, от киля до клотика. Поддерживаемый деревянными подпорками и тросами, он держался на толстых опорах примерно в десяти метрах от воды. Снизу до самой ватерлинии весь корпус был в прилипших к нему морских ракушках и затвердевших водорослях. В правом борту, рядом с форштевнем, зияло отверстие величиной с футбольный мяч. В разных местах пробоин торчали забитые в железо деревянные колышки-чопики, которых я насчитал больше пятидесяти…