6 
В отличие от летающей техники, радиодело развивалось в строжайшей тайне. Сам факт наличия у нас телефонных КВ радиостанций был большим секретом, с которым знакомили далеко не всех и под расписку о неразглашении. А уж все работники стоящего несколько на отшибе связного цеха приборного завода были на полном серьезе предупреждены, что даже слово «радиолампа», произнесенное не на рабочем месте, будет означать немедленную ликвидацию не только болтуна, но и всех, кто его мог слышать хоть краем уха. Пока прецедентов не было, к счастью, а то ведь пришлось бы брать грех на душу… И если в ближайшие полтора года не произойдет утечки, в войне у нас будет качественная и недоступная для прослушивания связь. Причем Гоша хочет, чтобы она была не только у авиации и наших пехотных частей, но и у флота. Но тут я встал насмерть — пока на каждом корабле не будет взвода особистов, имеющих право пристрелить любого, вплоть до капитана, при малейшем намеке на возможность разглашения тайны — никаких раций! Точнее, только искровые разработки Попова. Гоша что-то бурчал о дискриминации флота, о том, что этим я специально его подставляю…Будь моя воля, я бы его и не так подставил, жаль, руки коротки! Пообщавшись немного с флотскими офицерами, я сразу заметил их общее свойство, которое высочество считало кастовостью, а я — совершенно необоснованным снобизмом. Вот наши летчики — эти с полным основанием считали себя особой кастой. Они получали огромные по меркам любых других войск оклады, каждый имел право по личным вопросам обращаться хоть прямо к Гоше, но специально созданная совместными стараниями информбюро и отдельных энтузиастов церкви воспитательная служба таки смогла донести до них простую мысль. Все это не просто так — это аванс. За то, что в случае надобности — даже не обязательно войны! — Россия может потребовать их жизни, которые надо будет отдать без малейших колебаний… Не знаю, что будет в случае именно таких приказов, но все прочие исполнялись без колебаний. Правда, средний возраст наших пилотов составлял лет восемнадцать, это сильно упрощало их идеологическую обработку, в отличие от флотских.
Кроме человеческого фактора, флот раздражал меня и сам по себе. Не пожалев несколько вечеров, я оценил ущерб, нанесенный в двадцатом веке российским флотом его противникам. Сразу выяснилась интересная вещь — он оказался обратно пропорционален водоизмещению! То есть эффективность линкоров и броненосцев можно было отличить от нуля только под микроскопом. Крейсера вроде иногда что-то такое делали… А топили супостатов минзаги, миноносцы и торпедные катера. Зато каждый утюг-броненосец тянул на пятнадцать миллионов! Эх, если бы можно было продать их хотя бы за полцены, и на вырученные деньги укрепить границу с Кореей до состояния линии Маннергейма! А так ведь все равно они все окажутся или на дне, или у японцев, но при этом еще сожрут дикую прорву денег на поддержание себя в якобы боеготовности… Да просто утопить их сразу, и то дешевле было бы. А если чуть серьезнее — то никак нельзя сдавать Артур японцам, иначе после войны и на металлолом сдать будет нечего!
В полном соответствии с моей, извиняюсь за выражение, военно-морской доктриной и были сделаны две яхты-катамарана, одна мне, другая Гоше. Это были двухсоттонные суденышки с двухтактными дизелями — такие моторы здесь назывались тринклерами. Каждое имело по четыре движка общей мощностью в шесть тысяч лошадей. На спокойной воде посудинка разгонялась до сорока узлов, но реально можно было рассчитывать на тридцать пять. Заявлены они были как личные ВИП-яхты, но могли нести под брюхом два торпедных аппарата, на поплавках — по трехдюймовке и катапульту для самолета-снаряда на крыше.
Такие кораблики, на мой взгляд, нуждались в соответствующих именах, и я полез в энтомологические справочники — познакомиться с миром мелких водоплавающих насекомых. Но наследник престола почему-то наотрез отказался плавать на личинке всякой водяной мошки и, применив административный ресурс, назвал свою яхту «Мария». Тогда я решил назвать свою в честь какого-нибудь знаменитого утописта и ради интереса спросил нескольких знакомых офицеров, кто такие Мор и Кампанелла. Увы, эти имена им были незнакомы. Кончилось тем, что моя посудина обрела имя «Герасим» — а что, тоже утопист, причем отечественный, Муму вон у него и не булькнула лишний раз.
Так что вскоре мне предстоял вояж на Черное море, где уже переделанный в авианесущий крейсер «Мономах» должен был сплаваться со своей эскадрой, то есть «Машкой» и «Герой». И заодно хотелось посмотреть, как там дела у Налетова с его подводными лодками «Краб» и «Рак». А еще нужно было организовать официальный отряд морской авиации в Севастополе, восемь «Пересветов» были уже переставлены на поплавки. Но до отпуска в Крыму оставался еще почти месяц…
6 
