Особенно,... 
65 
Тон этого выступления был такой, что пробил брешь даже в несокрушимой броне невозмутимости, покрывавшей Коврова с головы до пят. Прапорщику захотелось дать сержанту добрый совет: дескать, чего зря время терять, дерзай, пока молодой! Если все так просто, найди себе папика и обслуживай, покуда на "порш" не заработаешь! За чем же дело-то стало?
Но прапорщик промолчал. Арбузов был еще молод и, как только что выяснилось, мелочен, злобен и непроходимо глуп. Скажи ему такое – не поймет, но обидится насмерть и затаит лютую злобу. Был бы мужик – дал бы в ответ на такое предложение по морде, но этот не даст. Не может, в этом-то все и дело! Во-первых, Ковров сильнее и может скрутить его, мозгляка, в бараний рог одной левой. Даже убить может, если захочет, и сержант это прекрасно знает. Потом, Ковров старший по званию, да и при исполнении они! Какая уж тут драка... А оскорблять человека, который не может, не имеет права тебе ответить, – это и есть самое распоследнее дело.
Проходивший мимо них высокий, прекрасно сложенный блондин с собранными на затылке в пучок длинными, чуть ли не до лопаток, волосами слышал часть их разговора (поскольку Арбузов, как полномочный представитель исполнительной власти, не считал нужным унижаться до шепота), но в его малоподвижной физиономии не дрогнул ни один мускул. Он спокойно миновал патрульных (документы у него были в полном порядке, а гитарный чехол остался в камере хранения на Рижском вокзале) и вошел в подъезд гостиницы, окунувшись в кондиционированную прохладу просторного холла.
Одет он был просто, в светлые брюки спортивного покроя и свободную, пастельных тонов рубашку с коротким рукавом, но эта кажущаяся простота стоила приличных денег, так что у гостиничной охраны не возникло к нему никаких вопросов. Никем не остановленный, он ступил в сверкающий хромом и зеркалами скоростной лифт и спустя несколько секунд вышел из него в стерильно чистый коридор восьмого этажа, где топорщили жесткие листья скучающие в керамических кадках пальмы, а пушистые ковровые дорожки полностью глушили шаги. Блондин уверенно свернул направо, миновал дверь в стеклянной звукоизолирующей перегородке (чтобы шум лифта не беспокоил особо нервных постояльцев), прошел, широко шагая, длинным коридором и, не колеблясь ни секунды, без стука отворил дверь нужного номера.
Его напарница, уже успевшая снять не только джинсовую куртку, но и блузку, вздрогнув, обернулась на звук открывшейся двери и инстинктивно прикрыла ладонями грудь.
– А, это ты, – с уколовшей его ноткой разочарования сказала она. – Не ждала.
– Ты сегодня в лифчике, – заметил он. – Захотелось разнообразия?
– Попробовал бы ты потаскать этот груз! – В ее ответе не было ни капли кокетства, и это опять больно задело его самолюбие. Она говорила с ним не как с мужчиной... а как с одушевленным предметом, с инструментом, который не вовремя вывалился из ящика, где его хранили. – Перестань на меня пялиться, – резким приказным тоном продолжала она. – Я купила этот лифчик совсем недавно, а ты вот-вот протрешь в нем дыру!
Пренебрежительно скривившись, он отвел взгляд и уставился в экран выключенного телевизора, где его собеседница отражалась в полный рост, а затем, резонно рассудив, что в ногах правды нет, повалился в кресло, откуда упомянутый экран тоже был прекрасно виден.
– Что у тебя? – спросила она, стоя к нему спиной и стаскивая со стройных ног джинсы.
Трусики на ней были не бикини, а самые обыкновенные, белые, хлопчатобумажные, и именно это обстоятельство по неизвестной причине заставило его пульс участиться. Он подумал, что плюгавый ментенок был прав, утверждая, что она – сука, и, преодолев желание обернуться (экран телевизора, увы, заменял зеркало лишь отчасти), небрежно обронил:
– Ничего нового. Так, соскучился.
– Ну и шел бы к шлюхам. А еще лучше – в Луна-парк.
По-прежнему стоя к нему спиной (вот же сука!), она сняла лифчик и сразу же набросила на плечи длинный, почти до пят, купальный гостиничный халат. Когда она небрежным узлом затянула на талии пояс, смотреть стало окончательно не на что, и он обернулся.
Она стояла уже к нему лицом, глядя сверху вниз с понимающим, холодно-насмешливым выражением.
– Интересное кино? – спросила она.
– Я видел интереснее, – мстительно сообщил он. А потом все же добавил: – Какая же ты все-таки сука.
– О, это новость. Что же, быть кобелем я не могу по определению. Хорошо, со мной все ясно. Тогда, может быть, скажешь, кто ты?
65 
