47 
От такого тона Рената несколько насторожилась, но решила – ерунда, просто у Барбоса несварение желудка или, может, видел во сне дохлую крысу.
– Я за вас сделала всю работу, – похвасталась Рената и оглянулась по сторонам – не подслушивает ли кто. – Пойдемте-ка к вам в каюту, там нам никто не помешает.
Обиталище Барбоса содержалась в идеальном порядке: посреди стола красовалась знакомая черная папка, рядом ровная стопка бумаги и аккуратно очиненные карандаши. Рената с любопытством повертела головой туда-сюда, заметила и щетку для обуви с банкой ваксы, и сохнущие на бечевке воротнички. Скуповат усач, сам и штиблеты чистит, и постирывает – это чтобы прислуге чаевых не платить.
– Ну, выкладывайте, что там у вас, – раздраженно буркнул Барбос, недовольный Ренатиной любознательностью.
– Я знаю, кто преступник, – гордо сообщила она. Это известие не произвело на сыщика ожидаемого эффекта. Он вздохнул и спросил:
– Кто же?
– Вы что, слепой? Это ж видно невооруженным взглядом! – Рената всплеснула руками и уселась в кресло. – Все газеты писали, что убийство совершил псих. Ни один нормальный человек учудить такого не мог, правильно?
А теперь прикиньте, кто у нас сидит за столом. Конечно, букетик подобрался – бутон к бутону, сплошь одни зануды и уроды, но псих только один.
– На баронета намекаете? – спросил Барбос.
– Сообразили наконец, – жалостливо покачала головой Рената. – Ведь это яснее ясного. Вы хоть видели, какими глазами он на меня смотрит? Это же зверь, монстр! Я боюсь одна по коридорам ходить. Вчера встретила его на лестнице, а вокруг ни души. Так внутри все и екнуло! – Она схватилась рукой за живот. – Я за ним уже давно наблюдаю. По ночам у него в окне свет горит, а шторы плотно задернуты. Вчера была ма-аленькая такая щелочка. Я заглянула с палубы – он стоит посреди каюты, руками размахивает, строит жуткие рожи, кому-то пальцем грозит. Кошмар! Потом, ночью уже, разыгралась у меня мигрень, вышла подышать свежим воздухом. Вдруг смотрю – стоит на баке наш псих, голову к небу задрал и смотрит на луну через какую-то железяку. Тут меня и осенило! – Рената подалась вперед и перешла на шепот. – Луна-то полная, круглая. Вот он и ошалел. Он маньяк, у которого в полнолуние кровожадность просыпается. Я читала про таких! Что вы на меня, как на дуру, смотрите? Вы в календарь заглядывали? – Рената с торжествующим видом достала из ридикюля календарик. – Вот, полюбуйтесь, я проверила. 15 марта, когда на улице Гренель убили десять человек, как раз было полнолуние.
Видите, написано черным по белому: pleine lune.[15]
Барбос посмотрел, но довольно лениво.
– Да что вы таращитесь, словно филин! – рассердилась Рената. – Вы хоть понимаете, что сегодня опять полнолуние! Пока будете тут рассиживаться, у него снова ум за разум зайдет, и он еще кого-нибудь укокошит. Я даже знаю кого – меня. Он меня ненавидит, – ее голос истерически дрогнул. – Меня все хотят убить на этом мерзком пароходе! То африканец набросился, то азиат этот пялится и желваками шевелит, а теперь еще сбрендивший баронет!
Барбос смотрел на нее тяжелым, немигающим взглядом, и Рената помахала у него перед носом рукой:
– Ау! Мсье Гош! Вы часом не уснули? Дед крепко взял ее за запястье, отвел руку и сурово сказал:
– Ну вот что, голуба. Хватит дурака валять. С рыжим баронетом я разберусь, а вы мне лучше про шприц расскажите. Да не крутить, правду говорить! – рявкнул он так, что Рената вжала голову в плечи.
За ужином она сидела, уставившись в тарелку. К сотэ из угрей почти не притронулась – а всегда ела с отменным аппетитом. Глаза были красные, опухшие. Губы время от времени чуть подрагивали.
Зато Барбос был добродушен и даже благостен. На Ренату поглядывал часто и не без суровости, но взгляд был не враждебный, скорее отеческий. Не так уж грозен комиссар Гош, каким хочет казаться.
– Солидная вещь, – сказал он, с завистью глядя на часы Биг-Бен, стоявшие в углу салона. – Есть же счастливые люди.
Монументальный приз не влез к Фандорину в каюту и временно поселился в «Виндзоре». Дубовая башня оглушительно тикала, позвякивала, похрюкивала и каждый час закатывала такой набат, что с непривычки все хватались за сердце. А за завтраком, когда Биг-Бен с десятиминутным опозданием известил о том, что уже девять, докторша чуть не проглотила чайную ложечку. К тому же в основании башня была явно узковата и при сильной волне начинала угрожающе раскачиваться. Вот и сейчас, когда ветер посвежел и белые занавески на распахнутых окнах капитулянтски затрепыхались под ветром, Биг-Бен расскрипелся не на шутку.
47 
