В этот момент со стороны арки послышался негромкий шум автомобильного двигателя. Панкрат обернулся на звук, силясь что-нибудь разглядеть в темноте. Однако автомобиль ехал с выключенными фарами, и ему удалось лишь угадать очертания пикапа.
Ни у кого из тех, кто жил в этом доме, такой машины не было. Это Панкрат, отличавшийся профессиональной наблюдательностью, за несколько месяцев уже выяснил. А чужой не стал бы ехать без света по местным выбоинам и колдобинам.
Здесь что-то было не так.
Машина приблизилась. Панкрат аккуратно потушил сигарету и отступил дальше в тень.
Пикап притормозил рядом с трансформаторной будкой и развернулся. Потом водитель сдал задом в направлении полуразрушенной беседки, окруженной дикой порослью кустов, которые давно перестали обрезать. Автомобиль практически уткнулся в них бампером и встал.
В салоне оказался еще и пассажир. Он и водитель вышли, аккуратно придерживая двери, так что те закрылись практически бесшумно. Панкрат насторожился: эти двое явно не хотели быть замеченными.
Хмель разом покинул голову.
Водитель открыл кузов пикапа. Какое-то время он и его пассажир стояли, глядя внутрь, и негромко переговаривались.
Наконец водитель вернулся за руль. Что он делал в кабине, Панкрат не мог разглядеть: было слишком темно, а лампочка в салоне – выключена. Однако, судя по долетавшим до него обрывочным звукам, тот вроде бы говорил по радиотелефону.
Было уже далеко за полночь. Свет в окнах не горел, и в темноте, затопившей дворик, можно было делать все, что угодно. К тому же внушительная коробка трансформаторной будки закрывала беседку от взглядов тех, кого в этот час могла мучать бессонница.
Спустя минуту водитель выбрался из кабины и снова обошел пикап сзади. Вдвоем со своим спутником он стал выгружать из кузова какой-то продолговатый сверток.
Вид его тут же напомнил Панкрату человеческое тело.
Таких свертков он сам перетаскал достаточно на чеченских перевалках. В основном это были завернутые в черный полиэтилен неопознанные трупы русских солдат.
Стараясь не производить лишнего шума, Панкрат отошел к дому и прокрался вдоль стены к соседнему подъезду. Там он, поднявшись по ступенькам, громко хлопнул дверью и, имитируя неуверенную походку пьяницы, двинулся к беседке.
Обогнув трансформатор, Панкрат, пошатываясь, встал лицом к стене и, не обращая внимания на машину и людей, буквально остолбеневших со своим грузом в руках, сделал вид, что расстегивает ширинку, собираясь справить малую нужду.
Краем глаза, однако, он внимательно следил за каждым движением этой пары.
Водитель и пассажир, опомнившись, аккуратно положили сверток на землю. Первый едва заметно кивнул второму. Тот, хрустнув суставами, сжал внушительные кулаки и, не говоря ни слова, шагнул вперед, явно настраиваясь на решительные действия. Пассажир остался стоять вполоборота к Панкрату, положив руку на пояс, где, по всей видимости, находилась кобура пистолета.
Шансы есть, подумал он. Если бы сразу стрелять начали – тут и конец моей авантюре.
– Мужик-ик-икии, – протянул писклявым голосом Панкрат, не оборачиваясь – Зак.., ик.., ку-рить не найдется?
– Не курим, – подойдя ближе, процедил сквозь зубы водитель. – Вали отсюда, кретин.
– Эт-та т-ты ммм-не? – прогнусавил Панкрат, оборачиваясь к нему. – Т-ты, гнойный п-прыщ.., ик!
Водитель словно бы с сожалением вздохнул.
– Не хочешь по-хорошему – будешь пользоваться услугами платной медицины, – резюмировал он и коротко, профессионально замахнулся.
Глава 2
Летними вечерами все московские дворики одинаковы. Зажатые каменными глыбами невысоких домов советской постройки, в них негромко шумят листвой престарелые тополя. Серебристое сияние набирающейся сил луны льется сквозь пока еще зеленые кроны деревьев, цвет которых, впрочем, уже едва различим в густеющем полумраке. Причудливая вязь теней ложится на подоконники маленьких кухонь, где заканчивают ужин москвичи старшего поколения (по какой-то странной прихоти градостроителей, во дворики почти всегда выходят именно кухонные окна). Покидают насиженные за день лавочки у подъездов разомлевшие от солнца бабушки, жалующиеся на ревматизм и поминающие своих непутевых мужей. Матери зовут домой заигравшихся детей, в ответ на свои просьбы слыша непременное: «Еще немножко, мамочка!». Бренчат плохо настроенные гитары городской шпаны, переходит из рук в руки бутыль дешевого портвейна, заливисто хохочут девчонки с пухлыми губами, ждущими смелого поцелуя.