– Против себя самой она даст показания, что ли? – возмутилась Муха. – Она ведь была посредником между мной и Жумагалиевым.
– Она может не говорить этого. Может просто тебя сдать. Ведь вы с ней, как я понял, друг друга ненавидели?
– Да, но Дана ведь не дура. Если она заговорит – я тоже заговорю.
– Верно. И в конце концов, тебя сперва нужно тут найти.
Девушка неуверенно на него взглянула и снова коснулась его руки:
– Прости, может, это немое дело… Но ты никому не говорил, как тебя найти?
– В смысле?
– Этот адрес ты никому не давал?
– Я похож на психа? – удивился Иван.
– А своей девушке ты тоже не сказал, куда пропадаешь?
– Нет, представь себе.
– Вы из-за меня поссорились?
– Ну, только не делай такое умильное личико, – попросил ее Иван. – Поссорились мы не из-за тебя.
Мы по жизни ссорились. Ничего я ей, конечно, не сказал. И она не захочет меня искать.
– Сомневаюсь. – Муха встала и неожиданно потерлась щекой о его голое плечо – он сидел в майке. – Я знаю – она сейчас плачет, – А я думаю, что она уехала домой.
– Она тебя ждет.
– Да что ты вдруг пристала? – удивился он, обнимая ее и поворачивая так, чтобы разглядеть ее лицо. – Муха, чертова ты кукла, чего ты опять добиваешься от меня?
– Ничего… Я хочу только знать, устоишь ли ты перед ней. Если она начнет тебя расспрашивать, если захочет меня тут найти… Я знаю, на что способны ревнивые бабы. Иногда им такое удается, что и ментам не под силу. Ты там был сегодня?
Он выдержал ее пристальный взгляд. И снова поразился, какие изменчивые глаза у этой девушки. То глубокие, красивые, то вдруг жесткие, колючие и, надо сказать, довольно неприятные… Сейчас она смотрела на него именно так – жестко, без тени симпатии, без признака улыбки.
– Ну а если я там был? – спросил он наконец.
– Ты уверен, что она не проследила за тобой?
У нее есть машина?
– Машины у нее нет.
– Она могла поймать тачку.
– Слушай, если Танька за мной и проследила, то только до матери, – небрежно ответил он.
Ее голос истерично зазвенел;
– Пойми, мне страшно.
– Мне тоже!
– Ты-то чего боишься? – выкрикнула она и вдруг отвернулась к стене.
Он с изумлением услышал, что Муха плачет. Она рыдала и мерно ударяла ладонью в стену, в такт всхлипам:
– Ненавижу! Не-на-ви-жу! Ненавижу тебя! Всех ненавижу! Всех! О черт, почему я должна подохнуть?!
Почему я?! Отвали! Отвали, отвали, говорю!
Иван давно уже стоял рядом и держал ее за худенькие плечи:
– Успокойся. Это истерика.
– Сама знаю! Пусти!
– Успокойся, говорю. Ты весь дом разбудила.
Тише, тише, не из-за чего заводиться… Ревнуешь, что ли? К Таньке? Было бы к кому!
Муха вжалась в стену и глухо рассмеялась. Потом ее плечи перестали вздрагивать и обмякли под его ладонями. Иван оторвал ее от стены и почти перенес в комнату, на постель. Муха ложиться не пожелала. Она села, забившись в угол, обняв подушку, и мрачно опустила ресницы. Ее лицо еще блестело от слез, но она уже не плакала, только тяжело дышала, как после драки.
– Чего ты хочешь? Чтобы я ушел? – спросил Иван.
Она промолчала.
– Могу уйти, – продолжал Иван, надеясь услышать хоть какой-то ответ.
Ответом опять было молчание.
– Только мне сегодня тоже нежелательно мелькать на улице, – сказал он.
– Ты что – тоже в розыске?
– Откуда мне знать? Никогда нельзя быть уверенным, что кто-нибудь не составил твой фоторобот.
– А, ясно… – Она отшвырнула подушку. – И что ты со мной связался? И что ты ко мне прицепился?
Шел бы к своей девушке! Она, наверное, порядочная.
Нежная, красивая. Русская.
– Ты чего. Муха? Какая мне разница, кто она по "национальности?
– Огромная! Огромная, ты же только прикидываешься, что тебе все равно! Я для тебя – просто животное, экзотическое животное! Типа сайгака! А она – полноценный человек! Русская, москвичка, без жилищных и материальных проблем, – зло продолжала она. – А такие парни, как ты, не про меня! Ничего в твоей гребаной Москве для меня нет! Ничего, кроме смерти! И дома тоже! То же самое! Для местных я – метиска, хуже, чем немка, вообще не человек! Скажут – убирайся, а куда я уберусь?! Сюда?! Для здешних ментов я – казашка! Нацменка без прописки!
– Ты что завелась на ровном месте? Опять начинается? – изумился он. – Я-то думал, у тебя нервы железные.
– У меня ни к черту нервы!
– Уже видно по тебе. Ну вот что, никуда я сейчас не пойду. По крайней мере, из этой квартиры.