72 
Приглашать к себе целую артель мне не улыбалось. И без того условия не царские. Мы с Кирюхой ютимся в крохотной комнатушке, причем имущество денщика занимает гораздо больше места, чем все мои пожитки. Отчего проистекает столь вопиющая несправедливость, я как-то не задумывался.
– Дык есть у нас в Петербурхе знакомые, у них и остановимся. Мы уже много домин там настроили, – отвечал старший из артельщиков. – Не переживай, барин. Мы люди умелые, в наших руках работа спорится. Поставим квартеру, дай срок.
– Срок даст прокурор, а мне надо, чтобы дом был готов как можно быстрее, – предупредил я.
Бригада строителей заверила, что к зиме уложится. Я отрицательно мотнул головой:
– Даю месяц, не больше.
В начале следующего года я в составе сводного гвардейского батальона отправлюсь на войну, так что времени в обрез. Пусть поторопятся. Есть масса примеров, когда солидные здания возводились за пару дней. Даже дворцы выстраивали. Качество, конечно, хромало, но я ведь не прошу себе Версаль отгрохать. Уж как-нибудь можно для барина расстараться, иначе… иначе разберусь с бракоделами круче гестапо.
Затем под руку сунулся староста:
– Дмитрий Иванович, может, возьмете к себе из деревни слугу для ваших надобностей?
Я задумался. В полку не то что офицеры, даже солдаты из тех, кто побогаче, имели прислугу из крепостных. Нормальная практика. Кирюху подгонять уже надоело, а лупцевать по примеру благородного графа де ла Фер, более известного как мушкетер Атос, ужасно не хотелось. Впрочем, окажись мы с Кирюхой по разные стороны баррикад, я бы с удовольствием съездил ему по уху. Так что сначала предложение старосты показалось мне не лишенным смысла, но тут я обратил внимание на чрезмерно елейный тон Уклейкина, на подозрительно бегающие глазки и сообразил, что в предложении имеется нездоровая подоплека и что мое доверенное лицо попросту хочет сбагрить из деревни какую-то паршивую овцу.
– Спасибо, Прохор, не надо. Хватит с меня одного Кирюхи.
Я ожидал, что к избушке старосты потечет мощная полноводная река просителей. Проблем и обид у людей много, а тех, кто способен их разрешить, мало. А тут три сотни крестьян, и ведь гарантированно, что кто-то точит давний зуб на соседа, кого-то несправедливо наказали и он ищет справедливости на свою голову. Но реки не получилось, так… ручеек.
Разобрал давнюю склоку между двумя бабами, не поделившими гулящего мужика. Чего это мне стоило, лучше не вспоминать, но агеевский Казанова получил от меня такую анафему, что до конца жизни будет ходить враскорячку. Уменьшил огород одного самоуправца, который нахрапом оттяпал чужую территорию. Отобрал парня-сироту для ближайшего рекрутского набора. Пообещал старосте оторвать бороду, если будет мухлевать с отчетами, а в том, что меня попытаются обдурить, я не сомневался. Кажется, все.
Фома Иванович сунулся в надежде, что я в горячке подмахну ему вольную, но тут его ждал жестокий облом. Дураков стоило искать в другом месте. Понятно, что он прокручивал варианты, как отделаться от меня подешевле, но с детьми девяностых такие номера не проходят.
– Потом, Фома Иванович, потом. Сначала дом, школа и… – дальше я договаривать не стал. – Сам понимаешь.
Будущий «инвестор» обреченно вздохнул.
Разобравшись с делами и раздав ценные указания, я стал собираться в обратный путь. Кирюха принес корзину с яйцами, загрузил в возок нехитрые деревенские припасы: репу, редьку, капусту, огурцы… Специально для меня бабы напекли пирогов с ягодами, грибами и яблоками. Артельщики обещали прибыть в Питер дней через пять и привезти с собой провианта побольше. Голодная смерть в эту зиму мне не грозила.
Денщик ухитрился набрать за эту неделю несколько лишних килограмм, пузо выпятилось, морда залоснилась. Пока я занимался со старостой и Фомой Ивановичем стратегемами, он беззастенчиво объедал полдеревни. Другие полдеревни норовили его подкараулить в темном уголке. Солдат, почувствовав ветер свободы, приободрился и стал приставать к женскому полу, большей частью безуспешно, однако мужики пришли в ярость, и если бы не мое вмешательство, Кирюху вполне могли линчевать.
Понятия не имею, откуда взялся идиотский штамп, что крепостные крестьяне – это забитые рабы, человеческий скот, который и пикнуть не смеет. Достаточно было взглянуть на разбойничьи морды моих мужичков, чтобы сообразить: если я начну издеваться над людьми, любая из ночей, проведенных в Агеевке, может оказаться для меня последней, а уж каким образом со мной разберутся – поднимут на вилы, ткнут ножом или спалят в избе, зависит от фантазии недовольных. А если совсем достанет, поднимется вся община. Отсюда и многочисленные крестьянские бунты, которые трясли Русь с момента ее основания. Народ прекрасно знал, что восстание подавят, зачинщиков строго накажут и что ничего хорошего впереди не ждет, но упрямо пер как баран на новые ворота. Так что помещики могут на полном основании пить свое молоко за вредность. Условия жизни и работы у бар действительно непростые.
72 
