Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
67 
– Вообще ничего… – бормотал он, начиная залезать к ней под юбку. – Ну давай! Прошу тебя!
– Нет времени… – Ей хотелось его помучить, хотя она уже знала, что просто так он ее не выпустит. – Дай мне еще выпить.
Он дрожащей рукой налил ей вина, выпил сам. Глаза у него стали красные, и он показался Олесе еще более отвратительным. Она не опустила подол платья, сидела, положив ногу на ногу, позволяя ему любоваться своими мальчишескими бедрами, которые пересекали черные подвязки.
– Малышка, ты меня сводишь с ума… – проговорил он, немного придя в себя. – Никто меня так не волновал!
– Да? – лениво спросила она. Пила из бокала медленно, оттягивая момент, когда спросит его о главном.
А спрашивать было трудно. Вопрос мог выдать ее с головой, если ее уже не выдали все остальные вопросы. Но надо было рисковать, иначе вся затея не имела смысла.
Она решилась.
– Странно, что между вами нет доверия… – сказала она. – Я имею в виду тебя и твою жену. А про Москву ты ей рассказывал что-нибудь?
– Она француженка до мозга костей, и ее совершенно не волнует Москва, – раздраженно ответил он. – Это запретная тема. Кроме того, она не выносит мою мать. Даже по телефону разговаривает с ней неохотно.
Мать тоже не любит Ирен. Почему мы говорим об этом?
– О Господи . – вздохнула она. – Да потому, что мне интересно все, что касается тебя!
– Правда? – Его лицо вдруг стало простым и растерянным, глаза смотрели испуганно. – Ты говоришь правду? Тебя хоть немного это волнует?
Так совершенно неожиданно она нашла оправдание своим расспросам, и оправдание удачное! Разумеется, оно могло сойти лишь с таким влюбленным мужчиной, как Борис. И то ненадолго. Потом он все равно заподозрит ее. Но сейчас она была совершенно спокойна.
– Конечно я говорю правду. – Она сделала вид, что обиделась. – Зачем мне врать? – Борис смотрел недоверчиво, и она изобразила негодование:
– В чем ты меня подозреваешь?! Разве я когда-нибудь просила у тебя деньги?! Скажи! Ну скажи – просила?! Ты меня принимаешь за проститутку?! Думаешь, все русские – проститутки?!
Он страшно испугался, раньше она не устраивала ему сцен. Его губы затряслись, он умоляюще сложил руки, бросился к ней.
– Олеся! Олеся! – Никогда он не называл ее по имени и теперь исказил его – оно прозвучало странно – мягко – Боже мой, я не думал тебя обидеть!
Олеся! Ну прости меня! Прости! Деточка!
– Ах, теперь прости… – проворчала она, делая вид, что вытирает слезы. Вытирать их приходилось очень осторожно, чтобы не смазать подводку. – Ничего, оскорбляй меня дальше!
– Да что ты… Я не думал…, Олеся вдруг расхохоталась, вытянула ноги, посмотрела на его ошеломленное лицо:
– Ладно, я все забыла! Налей мне еще!
– Ты напьешься… – Он радостно засуетился, застучал стаканами. – Ничего, я отвезу тебя домой. Ты не останешься здесь?
– Нет, не могу… – Олеся поболтала вино в стакане, но не притронулась к нему. Она решила, что на сегодня хватит. И как бы мимоходом спросила:
– Слушай, а твоя мама… Ей ведь тоже, наверное, некому рассказать про Москву?
– Некому, – подтвердил он.
– А горничной?
– Горничной? Не знаю, не знаю… Кажется, та слушает все, что мать ей рассказывает, но мало что соображает… Она вообще девица простая. Такая коренастая, широкая в плечах, как мужик… И тупое лицо.
Такое описание не ободрило Олесю. Она предпочла бы, чтобы горничная была хрупким созданием, вроде ее самой. Но ничего не поделаешь… Во всяком случае, она теперь была почти уверена, что старуха рассказывала про сокровища только сыну. А тот – только ей, Олесе. Единственной русской, с которой он общался, если не считать матери. Неудивительно, что ему некому было исповедаться! А вот что касается горничной… Та могла все знать, но какая разница, если она такая тупая. Куда хуже, что она сильная баба.
И наверное, смелая. Такая не оробеет перед Олесей.
– Малышка… – робко начал Борис. – Время уходит. Ты согласна еще разок?
– Да, – сказала она, обреченно поднимаясь. – Конечно.
И пошла за ним в спальню. Через час Борис спустился вместе с ней на улицу, усадил ее в машину, сел за руль. Он был возбужден, много говорил, некстати отпускал шутки, вообще бурно радовался жизни. А она смотрела в окно и думала, что больше никогда ей не придется терпеть его ласки. Они назначили следующее свидание через два дня. Тогда все должно было кончиться. Олеся снова достала сигарету и закурила. Две сигареты в день – это было слишком много. Но день был просто исключительный!
67 
