30 
* * *
– Найдите мне его, Грегори, – сказал ему статус Восемнадцать. – Поаккуратнее с ним, когда найдете. Доставьте сюда живым. Мы с вами профи, а он любитель, не думаю, что он смог уйти далеко. Возьмите с собой столько людей, сколько нужно, и торопитесь, мы с вами знаем, что делают с дилетантами пещеры, правда?
Он кивнул. Он знал, что творят с человеком подземелья, если дать им время, он действительно был профи – мастером своего дела. Он превосходил даже статуса Восемнадцать и даже в те времена, когда оба они были молоды. Они начинали вместе. Оба они были спелеологами, как и многие статусы, выдвинувшиеся впоследствии на руководящие посты. Умение ориентироваться под землей давало в новой жизни очень большую фору, а еще, как и везде, здесь помогало упорство, бешеное упорство, присущее любому из ценителей пещер. Знание окружающего мира, для большинства других казавшегося враждебной, непонятной стихией, помогало их клану наличием уверенности в своих силах. Да, когда-то они начинали это дело вместе. Самму Аргедас, будучи несколько старше, привлек его к делу освоения коры. Он утверждал, что колония выживет, только если освоит эту оболочку Гаруды. Почти никто тогда не верил Аргедасу, а Грегори поверил сразу.
Он не стал расспрашивать Аргедаса, зачем ему нужен этот землянин. Это было не его дело, да и давно они не были в панибратских отношениях, между ними стояло пять ступеней иерархии. Грегори знал, как кончили те, кто пытался держаться с диктатором по-приятельски или обсуждать его приказания. Казус заключался в том, что Грегори должен был найти того, кого сам притащил с поверхности Гаруды смеха ради, забавы для, случайно наткнувшись на него при первой и последней в истории Джунгарии наземной экспедиции, целью которой являлся осмотр местности в районах будущих ракетных стартов. Тогда у них был вездеход, а сейчас он взял с собой всего пятнадцать человек, зато самых подготовленных, трех специально выдрессированных собак и продуктов на восемь дней. Затем он погрузился в любимое царство мрака и сырости, разделив свой маленький отряд на три части.
* * *
Он не знал, сколько прошло времени, он уже не ведал, движется ли время или его вообще нет. Давно, очень давно у него кончилось все: вначале окончательно сел фонарь, потом кончилась вода, но ее он набрал, найдя по звуку, где она капает, потом, однажды как-то, но насовсем, он потерял сумку с продовольствием. Теперь у него оставался гравиметр, показания которого он не мог видеть; фонарь, могущий использоваться как молоток; веревка, метров двадцать, и собственная пропахшая потом и грязью одежда, правда, этой собственной вони он давным-давно не чувствовал. А вокруг была тьма, абсолютная, гораздо хуже космической, там ведь имелись звезды, черная-черная тьма. В этой тьме был он. И более не было ничего. Но он не был господом богом, и он не мог родить из ничего нечто.
Вначале само собой, потом с помощью сознания, затем как-то снова само собой окружающее несуществующее пространство заселилось. Он прекрасно знал, что такое галлюцинации, в свое время он проходил тренировки на длительность нахождения в одиночестве, в замкнутом помещении, без сигналов извне. Здесь было хуже. А очень скоро голод усилил эффект. Плотность населения кошмарами в этом маленьком участке Вселенной превысила допустимые пределы. Наверное, он не спал вовсе, а может, наоборот, все время спал? Память его выделывала с ним странные штуки. Иногда, выплывая в явь или пытаясь это делать, он старался загрузить мозг какой-нибудь работой. Он вспоминал секретные таблицы, многие из которых боевому пилоту надо было действительно знать наизусть. Порой он видел их перед собой как на ладони, но иногда – все пропадало, он сжимал голову, надеясь этим физическим усилием помочь – все было напрасно.
С некоторых пор он стал видеть силуэты. Порой они появлялись на грани видимости, в поле бокового зрения, но стоило повернуть голову, и в зрачках вспыхивали все те же несуществующие звездные вуали. После он начал видеть их прямо перед собой. Однажды он стал с ними говорить, он даже шагнул им навстречу. Тяжелый удар головой о скалу, со всего маху, опрокинул его вниз. Он не знал, сколько лежал без сознания.
Порой он шарил в остатках умершего материального мира Вселенной: он мацал стены вокруг, дотрагивался до капающей воды, взвешивал в руке тяжелый, такой нужный ранее прибор. Он вспомнил, как умудрился украсть его у этих туповатых подземных жителей, украсть из-под самого их носа и у них на глазах. Сейчас, судя по растущей массе гравитометра и собственного тела (он все с большим трудом мог приподняться или пошевелится), законы природы продолжали меняться. Раньше главенствующим был материальный мир, он даже освещался специальными приборами, порожденными бесконечным космосом, размеры коих были ему под стать. Назывались эти осветительные приборы – звезды. Когда-то две из них он видел довольно близко, он даже помнил, как они назывались: Солнце и Индра. Были ли ранее другие, он точно не знал, но, наверное, были. Потом сломался механизм, руководящий законами мира, наверное, таинственное слово – энтропия – победило наконец Метагалактику. Он помнил, когда это случилось, это произошло, когда последний раз потух фонарь. Хадас не знал, почему Ответственный за смену и подзарядку батареек в Метагалактике не выполнил свои обязанности, но так уж получилось. Теперь все пошло прахом. Материальный мир исчез, остался только этот маленький кусочек – уголок мироздания, и в нем он – Хадас Кьюм. Ему повезло – остальные вообще исчезли.
30 
