Обо всем этом и размышляла графиня, приближаясь в медленном потоке машин к съезду на Блаукирхен. Объехав по местному шоссе городок, она свернула на пустую проселочную дорогу и последнюю часть пути проделала с привычной скоростью в девяносто километров. Вскоре она уже ехала но частной дороге баронов фон Ляйбниц.
Имение со всех сторон окружал густой лес, причем не сеяный, а природный, также принадлежавший баронам. Проезжая по нему, Апраксина в который раз подумала о том, как причудливо складываются судьбы русских эмигрантов за границей. Вот, скажем, баронесса Альбина фон Ляйбниц, урожденная Романова. Однофамилица российских императоров, она при вопросах на эту тему — не принадлежит ли она к императорской фамилии, гордо отвечала: «Не имею чести! Вышла я вся из народа и этим горжусь!» Родилась она и выросла в каком-то захолустном городке Чапаевске, под Самарой или, как дико выражалась баронесса, «из-под Куйбышева». В своем Чапаевске она окончила школу, но затем поехала в Москву и сумела поступить в университет. Там она уже на первом курсе связалась с диссидентами и вышла замуж за одного из них. Диссидент дважды садился в лагерь, и оба раза Альбина верно ждала его, изо всех сил организуя общественность, московскую и мировую, в защиту мужа: то есть составляла письма протеста и рассылала их куда только можно, встречалась с иностранными журналистами и так далее. Между его отсидками у них родилась дочь, а из последней поездки к мужу в лагерь Альбина вернулась беременной. Вскоре после этого мужа прямо из лагеря выпихнули за границу. Когда через полгода Альбину выпустили к нему, он сообщил ей в Вену, бывшую то ли эмигрантским коллектором, то ли просто пересылкой, что он встретил в Париже свою настоящую большую любовь, а потому встретить беременную Альбину с их дочерью в Вене никак не может. «Это было бы нечестно по отношению к вам обеим, к тебе и к моей французской подруге! — объявил он. — Я не могу оскорбить ни ту, ни другую ложью, я слишком хорошо отношусь к вам обеим!» Уклонившись таким образом от нанесения оскорбления обеим дамам, он, следуя своим принципы, заодно уклонился и от всех забот о бывшей жене и общих детях, и осталась Альбина посреди Европы одна, с дочкой-малолеткой и с пузом. На ее счастье, в Вену приехала па презентацию новой книги Марго Перес. Их познакомил некто Лев Александрович Рудкевич, тоже эмигрант, профессор-биолог из Петербурга (то есть тогда Ленинграда, конечно, поправила себя Апраксина, любившая точность, хотя и ненавидевшая узурпаторское именование бывшей русской столицы). Лев Александрович, приятель графини Апраксиной, член НТС и староста русской церкви, в те времена опекал почти всю политическую русскую эмиграцию в Вене[3]. Марго, проникшись трудной женской судьбой диссидентки, не долго думая, пригласила Альбину с дочерью пожить у нее, «пока все как-нибудь да устроится», и тут же нашла способ переправить ее нелегально через австро-германскую границу. Тогда Марго еще жила на своей вилле в Богенхаузене, устраивала журфиксы, знала весь Мюнхен и легко организовала Альбине скорое получение политического убежища через американские оккупационные власти. Она выделила для нее самую светлую комнату на вилле: «Дети должны расти на солнце!» Благополучно родился диссидентский сынок, Альбина оправилась, стала учить немецкий и учиться жизни на Западе. Апраксина без всякой задней мысли познакомила ее с молодым бароном Генрихом фон Ляйбницем, а вот Марго, увидев их рядом, мгновенно решила: «Замечательная пара — подпольщица и барон. Надо бы сосватать!» — «Только тебе, глупая ты Птица, могло придти в голову такое нелепое сватовство!» — ужаснулась Апраксина, услышав ее романтические замыслы. А сватовство-то как раз и удалось, и брак состоялся и, более того, оказался на диво удачным. Довольная Птичка на свадьбе, пользуясь тем, что большинство гостей ни слова не понимает по-русски, распевала во все горло на мотивчик из Кальмана, дирижируя себе бокалом с шампанским:
- Наш баварский барон
- в диссидентку влюблен!
- Говорят, и она
- влюблена-а-а
- в барона-а-а!
Барон по характеру был мягок, уступчив, блестяще образован, воспитан в традициях и со всеми этими аристократическими достоинствами очень скоро оказался под каблучком у супруги из Чапаевска. Впрочем, ему там было уютно: натура у жены оказалась обычная среднерусская, то есть преданная, покладистая, хотя и грубоватая.