15 
Посланник, вежливый, учтивый и очень умный адвокат, заметил, что Кривошеева могут и заменить.
– Что ж, это дело моего начальства. И в этот же день он написал своему генералу рапорт, подробно изложив историю о том, как его собирались подкупить. Если бы эта бумага увидела свет и стала достоянием гласности, то шум поднялся бы огромный и Кривошеев стал бы на несколько дней звездой экрана. У него брали бы интервью, он мелькал бы на экране, возможно, чаще, чем президент со своим окружением.
Но ходу этой бумаге не дали. Конкретных доказательств не было. Начальник вызвал Кривошеева к себе в огромный кабинет и, глядя полковнику в глаза, сказал:
– Кирилл Андреевич, этот вопрос решается и решен даже не на моем уровне. Так что ты со своим рапортом сиди тихо. Я его спрятал в сейф, в случае чего мы им подстрахуемся, а пока продолжай работать. Ко мне можешь всегда заходить посоветоваться. Я на твоей стороне. Я их ненавижу так же, как и ты.
То, что его шеф не до конца искренен, полковник Кривошеев понимал. Как-никак он проработал в органах не один год. Начальников на его памяти сменилось много, и кому они служат, Кривошеев знал.
"Да, к тебе зайдешь посоветуешься, а ты тут же продашь собранную мной информацию и станешь за это депутатом, получишь депутатский иммунитет и тебя, даже при большом желании, никто не сможет арестовать. Видел я все это, проходил. Так что голову можешь дурить кому-нибудь другому. Меня тебе не провести, и, вообще, никому из вас меня не обмануть, не объегорить”.
С этими мыслями полковник Кривошеев преодолел расстояние от дачи до своей работы.
С тяжелым сердцем, беспрестанно насвистывая какие-то мелодии, он вошел в свой отдел. Его подчиненные, все девять человек, были при деле. Каждому был отведен свой участок. Ровно на десять Кривошеев назначил небольшое совещание. Совещания он любил проводить два раза в неделю.
Сотрудники доложили о проделанной работе. После этого Кривошеев поставил всем задачи на перспективу и ближайшие несколько дней. Сам же, уединившись в кабинете, вытащил из сейфа портативный компьютер и занялся скрупулезной работой. Он проверял каждую цифру. Делал это тщательно, наверное, так дотошно, как небезызвестный гоголевский Акакий Акакиевич Башмачкин выводил буквы, соединяя их в слова.
К концу рабочего дня Кирилл Андреевич получил еще одну – итоговую цифру. Цифра складывалась из нескольких десятков сумм, рассеянных по различным счетам в самых разных банках. Все эти банки находились за пределами России, а потому для нашего государства были недосягаемы.
– Да уж, – вытирая лицо, а затем выпивая минералку и глядя на монитор, произнес Кирилл Андреевич, – вот это деньги.
С подобной суммой полковник Кривошеей столкнулся впервые.
– Почему одним – все, а другим – ничего? Кривошеев смотрел на нули не мигая. Затем тронул мышь, экран монитора погас, и Кривошеев, как в зеркале, увидел на нем свое отражение – изможденное, осунувшееся лицо с горящими глазами.
"Господи, почему мне так не везет? Ведь я с моим умом и талантом мог быть намного богаче всех этих олигархов. Я бы мог ворочать миллиардами. Мог бы, но какие-то мнимые преграды, какой-то долг, о котором все любят говорить, но на который всем наплевать, меня удерживает от того, чтобы стать богатым. Я могу получить все эти деньги. Они в моем компьютере, они в моем мозгу. Я знаю, как до них добраться, как перетасовать суммы и опять распылить их по разным счетам, а затем собрать воедино и маленькими или большими потоками направить в нужное место. И плевать тогда на государство, на министров, генералов, тогда мне сам черт будет не брат. Стану богатым, очень богатым. И никто о моем богатстве знать не будет. Никто до него не сможет добраться. Я стану хозяином миллионов и тогда смогу жить, как хочется моей душе, тогда любая моя фантазия, самая гнусная и мерзкая, сможет стать реальностью, материализоваться. А теперь я должен ездить на долбаной “Волге”, жить в трехкомнатной вонючей квартире, слушать жену, ее нытье о том, что ей чего-то не хватает, содержать бездельников-детей, бездарных и глупых, которые все унаследовали не от меня, Кирилла Кривошеева, а от жены – пустой, никчемной бабы, которую интересуют лишь тряпки да всякая дребедень. Так жить нельзя, жизнь надо менять”.
От этих мыслей узкое длинное лицо полковника Кривошеева опять покрылось крупными каплями пота. Губы задрожали, уголки рта опустились, лицо стало похожим на маску.
15 
