Да, это он! Прошкин узнал его. За то, что в свое время он упек Сергея Дорогина в тюрьму, ему неплохо заплатили, но сколько, Юрий Михайлович уже не помнил. Слишком много времени прошло, слишком много воды утекло, слишком многих он отправил за решетку.
— Что тебе надо? — окровавленными губами пробормотал Юрий Михайлович. — Что тебе надо? Ты и так уже лишил меня всего.
— Нет, — сказал Дорогин, — у тебя еще осталась жизнь. Вот ее я и пришел забрать.
— Нет, нет, не убивай! — вжался в кресло когда-то всемогущий прокурор.
— Не убивать? — спросил Дорогин.
— Нет, пощади, помилуй! Хочешь, возьми деньги, вон там, в сейфе, он открыт, — Прошкин кивнул на сейф.
— Мне не нужны твои вонючие деньги.
— У меня дети! — тряся головой, бормотал Прошкин.
— У меня тоже были дети, — абсолютно мертвым голосом сказал Дорогин, — и жена у меня была, и работа у меня была. А теперь ничего нет, и это благодаря тебе. Правда, не ты один, но каждому по заслугам. Ты должен умереть.
Дорогин посмотрел на солидную люстру. Он понял, что она висит на крепком крюке. Прошкин сидел в кресле, дрожал, как побитый пес, затравленно озираясь.
А Сергей Дорогин стоял перед ним, сжимая в правой руке пистолет.
— Я, конечно, могу тебя пристрелить, но на такую мразь, как ты, даже пули жалко. Если ты повесишься, это будет лучшим выходом, и для тебя в том числе. Ты меня понял, Прошкин?
— Нет, только не это!
— Ты можешь говорить все что угодно, это ничего не изменит. Я пришел за твоей жизнью. Долгих шесть лет я ждал этого момента, только ради этого я и жил. И вот этот момент наступил, так что прими смерть как полагается, — и Сергей левой рукой вытащил из кармана куртки шелковый бельевой шнур. — Вот твоя удавка, гнусный прокурор, борец за законность. Вставай, залезай на стол!
Дорогин подвинул письменный стол Прошкина прямо под люстру, затем сбросил на пол все бумаги.
— А ну, становись на стол, завязывай петлю, привязывай ее к крюку! Быстро! Или ты хочешь, чтобы я это сделал?
— Нет! Нет! Пощади! — взмолился Прошкин, и по его щекам побежали слезы.
— Плачешь, скотина? Ну-ну, давай поплачь, это твои последние слезы.
Прошкин на дрожащих ногах, готовый лишиться чувств, залез на стол и принялся привязывать шелковый шнур к железному крюку. Дорогин стоял у стены, держа пистолет и целясь прямо в грудь прокурору. Прошкин дрожащими руками сделал петлю.
— Проверь, крепко ли держится шнур.
— Нет, нет, пощади! — Прошкин упал на колени.
Со стороны эта сцена выглядела комично. Прокурор в грязной, залитой коньяком белой рубахе стоит на столе, а над его головой покачивается петля.
— Ну, вставай!
— Нет!
— Вставай, я сказал!
— Нет!
— Вставай, — Дорогин сделал шаг, и Прошкин поднялся на ноги.
— Суй голову в петлю! Ну, быстро!
Прошкин сунул голову в петлю, нижняя челюсть тряслась.
— Вот видишь, это совсем не страшно, — сказал Дорогин.
— Нет! Пощади! — Юрий Михайлович Прошкин все еще надеялся, что этот страшный человек отступится и, может быть, откажется от своего страшного замысла.
Но лицо Сергея Андреевича Дорогина было совершенно спокойным. Пистолет не дрожал в его руке, а взгляд оставался тверд, в глазах читался приговор, причем более красноречиво, чем если бы его зачитал судья, облаченный в мантию. Дорогин понял с этим делом пора кончать, и он резко ударил ногой в стол. Тело, стол — все качнулось, веревка натянулась как струна, и, не удержав равновесия, Юрий Михайлович Прошкин повис, корчась, в петле.
Судороги продолжались недолго, секунд десять. Руки как плети упали вниз, язык вывалился изо рта.
— Вот и все.
Каблуки стучали о крышку стола.
— Вот и все. Не надо меня бояться, господин прокурор, не надо.
Сергей подошел к сейфу, вытряхнул все деньги в спортивную сумку, а затем прошелся по квартире, гася свет.
Он оставил дверь в квартиру Прошкина открытой. Неторопливо спустился по лестнице, жадно вдохнул морозный воздух, облизал пересохшие губы.
— Вот и все.
Машина доктора Рычагова стояла в соседнем дворе.
Снег уже припорошил стекла. Сергей открыл дверцу, сел и несколько минут сидел абсолютно без движения, как ему показалось, даже не дыша. Затем вставил ключ в замок зажигания, повернул его. Дворники принялись сметать снег с ветрового стекла.
Мягко заурчал мотор, и автомобиль, сдав немного назад, аккуратно выехал, развернулся и уже через пару минут мчался по ночным московским улицам.