Особенно,... 
112 
Незаметно для себя он подстроился под эту новую реальность и принял на совесть груз ответственности за человека, о котором почти ничего не знал, – ничего, кроме того, что они вместе идут в бой.
Они миновали столь памятный Активисту бережок и углубились в лес. Теперь участок показался Виктору гораздо меньше, чем в бытность первого визита. По лесу они шли никак не более двух минут, и вскоре впереди замаячил красный черепичный козырек над печью для барбекю и серая от непогоды стена дровяного навеса. Поискав глазами, Активист заметил грязно-белый бетонный оголовок погреба.
На подъездной дорожке не было ни одной машины, ворота казались запертыми наглухо. Участок безлюден и пуст, лишь ветер шумел в кронах сосен да постукивал голыми сучьями берез и осин.
– Нету, – разочарованно сказал Виктор. – Вот твари!
– А ты что думал, – спросил Глеб, – Кудрявый так и будет сидеть на бережку, дожидаясь нас с тобой? Подо" ждем, покурим – глядишь, кто-нибудь и приедет.
Он не верил собственным словам и видел, что Активист это отлично понимает. Следы были заметены чисто, и оставалось разве что вернуться в свою разгромленную конспиративную квартиру, сесть на изрешеченный автоматными пулями диван и с пистолетом в руке ждать, когда Сивый явится сводить счеты, глядя в выщербленную картечью стену.
– Ладно, – со вздохом сказал он, – номер, похоже, не прошел. Давай хотя бы осмотримся.
Активист пожал плечами и побрел по участку, держа в опущенной руке никелированный парабеллум Сивого.
Глеб заглянул под навес, похлопал рукой по поленнице, зачем-то покопался в печи, по локоть перепачкавшись золой, и, наконец, спрыгнул в приямок перед дверью погреба.
– Что там, как ты думаешь? – спросил он.
– Золото, бриллианты и склад ядерного оружия, – равнодушно откликнулся Виктор.
– Понятно, – сказал Глеб и зачем-то подергал ржавый амбарный замок, выглядевший так, словно в последний раз им пользовались еще при Хрущеве. – Слушай, а ты не помнишь: когда тебя сюда привозили, дрова под навесом лежали?
– Дрова? Ну, знаешь… До дров ли мне было? Впрочем, кажется, да, лежали. Да что ты спрашиваешь, и так ведь видно, что торцы поленьев серые. Они тут уже не меньше года лежат, а может быть, и больше.
– Больше, – сказал Слепой, внимательно изучая свою ладонь. – Наверняка больше.
– Что у тебя с рукой? – спросил Виктор. – Оцарапал?
– Да нет, – сказал Глеб, – испачкал.
– Эка невидаль!
– Испачкал низкотемпературной смазкой, – уточнил Глеб. – Знаешь, которой замки смазывают, чтобы зимой не замерзали. Видишь, синенькая?
Он показал Активисту ладонь, и в самом деле выпачканную какой-то густой сине-зеленой дрянью.
– Ну и что? – спросил Активист.
– Смазка свежая. Этот замок совсем недавно открывали и смазывали. По ночам уже капитально примораживает, а греть замок горящей газетой – дело нудное. Так говоришь, золото и бриллианты?
Он вынул из кармана связку отмычек, позвенел ею, выбирая подходящую, и без особенных усилий отпер замок.
– Отлично, – уныло прокомментировал это событие Активист. – Теперь мы будем специализироваться по банкам.., с помидорами и огурцами.
Слепой открыл дверь и долго смотрел в темноту погреба.
– Иди сюда, – позвал он. – Полюбуйся на свое золото и бриллианты. А также на помидоры и огурцы.
Виктор пожал плечами и подошел поближе. В погребе не было ничего особенного. Наваленные неаккуратной перепутанной грудой, здесь лежали все те же дрова.
– Ну? – спросил он.
– Что «ну»? – удивился Слепой. – Ты что, не видишь?
– Да что я должен видеть? Ну дрова. Кудрявый, наверное, в детстве сильно мерз, вот и помешался на дровах.
Зигмунд Фрейд. Наука, елы-палы.
– Может быть, и так, – медленно сказал Слепой. – Интересно только, почему у этих поленьев такие же серые торцы, как и у тех, что лежат под навесом?
– Да хрен его знает почему, – легкомысленно ответил Активист и вдруг застыл с открытым ртом.
– Ага, – сказал Глеб, – проняло?
Виктор первым добежал до навеса и рванул на себя первое попавшееся полено. Оно выскочило неожиданно легко, поленница слегка просела с коротким сухим шорохом, но на месте полена осталась дыра, в которую можно было просунуть руку. В дыре было черным-черно, словно она выходила в открытый космос. Активист запустил туда руку. Рука вошла только по локоть и уперлась во что-то твердое и скользкое, очень знакомое на ощупь.
112 
